Александр Васильев – эмигрант с 40-летним стажем. Впервые эмигрировал из СССР в 1982 году – уехал во Францию. С тех пор он работал в разных странах мира – не только в Европе, но и странах Южной Америки, США, Австралии, Японии, Гонконге и Турции.
Начиная с 1990-х годов, у Васильева, как он говорит, „появилась возможность и желание бывать в России“, где он начал активную преподавательскую, театральную и выставочную деятельность. Будучи по профессии театральным художником, он оформил множество спектаклей на сценах российских театров.
Кроме того, Васильев – автор десятков популярных книг о моде. Его бестселлер „Красота в изгнании“ переиздавался 17 раз. А сегодня название этой книги точно описывает то, что произошло с самим Васильевым и миром моды в России.
– Вы почти 14 лет вели на российском телевидении рейтинговую программу „Модный приговор“, были самым популярным ее ведущим. В какой момент Вас уволили?
– Это программа о моде, переодевании и преображении женщины пользовалась очень большой популярностью. Но в первые дни войны ее закрыли. Посчитали эту программу проевропейской, ненужной аудитории. Как мне объяснили в редакции, программа слишком много рассказывала о западных ценностях. Когда я спросил, какие западные ценности мы пропагандируем, мне ответили – французский, американский, английский, итальянский стили. А о них, мол, нельзя говорить в годы войны. На мой вопрос, о чем можно говорить в программе, ответили: будем пропагандировать волжский, сибирский и уральский стили. Я сказал: „Это максимум четыре программы. А что дальше?“ Ответа не последовало, и проект закрыли на два года.
Конечно, я лишился работы и заработка, но это было и к лучшему, ведь я абсолютно против войны. Об этом я открыто написал в письме, опубликованном на сайте города Висагинас, который приютил мою коллекцию.
Два года спустя программу все-таки открыли, уже с новыми ведущими, которые, видимо, выполняют программу импортозамещения. Меня, „чуждый элемент“, даже не позвали, в прессе писали, что я очень отстал от современной моды и что я поливаю грязью страну. Смешно: когда страна такая большая, ее облить грязью невозможно, территория слишком велика.
– Вы посмотрели программу в обновленном виде?
– Урывками. Мое мнение: слава Богу, что программа живет. Пусть у женщин, кроме программ о войне и величии России, будет хоть какая-то отдушина.
Правда, программа теперь полностью лишена критической начинки. Как мне объяснили в редакции, русскую женщину критиковать нельзя. Она, дескать, прекрасна априори.
Но что значит – нельзя критиковать?! У нее недостаточно развит вкус, она не понимает свои формы и фигуру, она не понимает, как правильно выбирать одежду. Она не может быть прекрасна априори! Когда я был ведущим, мы старались критиковать – чтобы женщина нашла для себя новый стиль.
– А что с вашими выставками в России?
– Мои выставки запретили в первые дни войны. Последняя проходила в Государственном музее Востока в Москве. Она называлась „Русский Константинополь“ и была посвящена моде первой русской эмиграции 1920-х годов. Ее поспешно закрыли, несмотря на потрясающую посещаемость.
Я спросил руководство музея, почему это надо делать срочно, если выставка популярна и приносит деньги. Мне ответили: „Это приказ свыше“. Мы собрали вещи, все упаковали. Но, я думаю, главная причина в том, что война планировалась заранее, и такого рода выставки, которые рассказывали об эмиграции, стали, что называется, „непрофильными“.
Позже ко мне дважды обращались российские музеи с просьбой анонимно использовать часть моей коллекции, которая все еще в России. В этой коллекции костюмы советских звезд и русские костюмы, которые на Западе сейчас не востребованы. В итоге им и это запретили.
И в МГУ мне запретили преподавать курс „Теория и индустрия моды“.
– Вы сталкивались с травлей в российском медийном пространстве после начала войны?
– Я популярен, поэтому меня регулярно троллят. Например, говорили, что я самопровозглашенный историк моды. Хочется им ответить: душки, напишите сорок книг и защитите диссертацию, поработайте 23 года подряд научным руководителем в МГУ и тогда поговорим!
В общем, хотели мне испортить настроение. Но это им совершенно не удалось, потому что я человек, закаленный миграцией. Живу в миграции свыше 40 лет, и меня трудно сбить с пути. Я даже думаю, что троллинг мне пошел на пользу, поскольку подогрел интерес ко мне и дал мне возможность еще лучше заработать.
Расскажу одну конкретную историю. Мне один раз позвонили пранкеры, которые выдали себя за журналистов Би-би-си. Попросили об интервью. Но у девушки, которая со мной разговаривала, был такой плохой, неграмотный русский язык, что я ее сразу же спросил, является она ведущей, диктором или редактором. Она ответила, что внештатным сотрудником. Я сказал, что никогда не поверю, что столь серьезная организация, как Би-би-си, возьмёт на работу человека, столь непрофессионального с точки зрения вещания, и повесил трубку. В общем, я их сразу разоблачил.
– Как война и международная изоляция влияют на сферу моды в России?
– Вообще Россия за последние годы понесла невосполнимые потери, не только из-за войны. У них сейчас в этой области совершенно голое поле.
Во-первых, в 2023 году умерли Вячеслав Зайцев и Валентин Юдашкин. В этом году умер наследник Дома моды Вячеслава Зайцева – его сын, модельер Егор Зайцев. И совсем недавно в своей московской квартире была убита историк моды Раиса Кирсанова.
Во-вторых, с началом войны за границу уехало очень много дизайнеров и стилистов. Например, эмигрировал еще один историк моды Тим Ильясов.
Но поскольку Россия – страна большая, то население не заметило все эти потери.
А между тем в России так и не был создан музей русской моды. В Москве, в Гостином Дворе, около десяти лет просуществовал муниципальный музей моды. Он состоял из крайне скудной и ветхой коллекции, которая была куплена в США по совету Валентина Юдашкина. А по поводу открытия полноценного музея я в свое время ходил на поклон к семи министрам культуры, начиная с Михаила Швыдкого. И каждый раз получал примерно такой ответ: мода – эта куртизанка, а жена России – это армия и флот.
Я понял, что вариант Солженицына – „Бодался теленок с дубом“ – не мой вариант. Россия сама отказалась от моей коллекции, поэтому она теперь, как я уже сказал, в Висагинасе.
– Но, наверное, в нынешней России и нет потребности восполнять эти потери?
– Стремление может быть всегда, если бы все деньги не уходили на вооружение. Сейчас не развивается текстильная промышленность. Все дизайнеры шьют только из импортных тканей, которые привозят из стран, откуда можно их вывезти – из Объединенных Арабских Эмиратов, Турции и Китая. А раньше ткани привозили из Италии, Франции. Для обуви привозили итальянские составляющие.
Сейчас развитие моды в России невозможно, поскольку нет материальной, техническо-текстильной базы. Все швейные машинки, все станки, на которых работают фабрики – импортные. Многие фабрики пострадали от санкций, не хватает запчастей для этих станков. Так что придется теперь переходить на всё китайское.
– Кстати, как с началом войны изменился внешний вид людей в Москве?
– Москва – не вся Россия. Это как бы отдельное княжество, которое по-прежнему живет чрезвычайно богатой жизнью.
Когда я приезжал в Москву уже во время войны, я видел пир во время чумы. Открыты все театры, кафе и рестораны, музеи, выставки. Народ разодет, улыбается и делает вид, что ничего не происходит. То есть внешне депрессия не видна, но в моде есть большие перемены. Так, стал популярен цвет хаки, много элементов в стиле „милитари“, брюки карго, тяжелая обувь военного типа. И это очень видно – и в цвете, и в форме.
Но вообще весь мир сильно изменился в 2020-е годы. Конечно, стиль каждого десятилетия очень разнится. На моде отражаются перемены в экономике, инфляция, которая очень заметна во многих странах. Люди живут более скромно,
и поэтому часто покупают одежду секонд-хенд, винтажную одежду. Таким образом они и контролируют свой бюджет, и берегут природу.
– Вы сталкивались с ситуациями, когда вы подпадали под так называемую отмену русской культуры после начала полномасштабной российской агрессии против Украины.
– И да, и нет. С одной стороны, у меня была постановка в Германии, в городе Эссен. Это был балет „Три сестры“ на музыку Рахманинова в хореографии Виктора Панова, эмигранта 1970-х годов. Премьера должна была состояться вскоре после начала войны. Мне позвонил директор труппы и спросил: „Ваша постановка о русских офицерах?“. „Да, об офицерах, но столетней давности, 1890-х годов“, – ответил я. Директор сказал: „Сейчас настолько сильны антивоенные настроения, что мы не хотим видеть русских офицеров на нашей сцене“. И спектакль отменили.
Однако я по-прежнему много и успешно работаю под своей русской фамилией Васильев, делаю выставки в Эстонии, Латвии, Литве. Вижу, как работают Рената Литвинова, Кирилл Серебренников, Дмитрий Крымов, Максим Галкин, бывшая прима-балерина Большого театра Ольга Смирнова. И это новая страница творческой эмиграции, которой рано подводить итоги. Их мы подведем через 10–15 лет.
Борис Акунин сейчас начинает издавать свои книги за рубежом. Мои книги издавать сложно, потому что в них много иллюстраций, это дорогостоящее предприятие. А во время войны мода – это не главное. Очень много людей живут в нужде, семьи разрушены, много беженцев. Им сейчас не до моды.
Но в то же время я радуюсь, когда на мои выступления приходят люди. На моноспектакль в конце ноября в Вильнюсе уже выкуплено 900 билетов (на момент записи интервью 8 ноября – Delfi). Я считаю, что для историка моды, который выступает один на сцене, не поет, не танцует, не переодевается, это потрясающий успех!
– На Ваш взгляд, должны ли эмигрировавшие российские художники, артисты, представители культуры в целом, больше и громче высказываться против войны?
– Это личное дело каждого человека. Я абсолютно против того, чтобы давать указания другим людям – кто как должен поступать. У многих деятелей культуры есть родственники в России, недвижимость, люди связаны этим и боятся открыть рот. Так что пусть каждый отвечает за себя. Я высказался против войны, и поэтому мне теперь отказали в работе в России.
– Что вас связывает с Литвой?
– Мои предки по материнской линии – из Великого княжества Литовского. Наша фамилия Гулевич зарегистрирована в летописях ВКЛ, начиная с конца 16 века.
Мой двоюродный дедушка – основатель поселка Павильнюс, под Вильнюсом. Его звали Дмитрий Герасимович Гулевич, он был инженером, а потом казначеем железной дороги.
Деревянный дом Гулевичей в Павильнюсе сохранился. Я в нем живу, когда бываю в Литве.
Я очень рад, что у меня есть эти корни. Горжусь тем, что с годовалого возраста бываю и живу в Вильнюсе. Я провел десяток выставок в музее Арсенал. Они пользовались большим успехом. Но дирекция музея поменялась, там был капитальный ремонт, и, по счастью, мы нашли обширное хранилище для моей коллекции в Висагинасе – 2000 квадратных метров.
– Есть ли шанс, что оно превратится в музей?
– Мы уже подписали контракт. Конечно, мы переродимся в музей. Очаровательный Висагинас, где сейчас проживает около 12 тысяч человек – не главный центр туризма в Литве. Но, возможно, открытие пока хотя бы небольшого музея моды привлечет людей.
Тем временем у нас проходит много выставок в других музеях в разных городах Литвы – Вильнюсе, Каунасе, Паланге, Шауляе, Шилуте. Мы будем выставляться в усадьбах, которые по-литовски называются dvaras. Это Бурбишкес, Кидуляй и другие. Считаю, что моя жизнь сложилась очень счастливо и что повторная эмиграция не только удалась, но и стала для меня манной небесной. Все могло быть гораздо хуже и болезненнее. Последние 50 лет своей жизни я был историком моды, занимаюсь этим с 16 лет. Очень счастлив, что моя профессия востребована во всем мире. Я загружен работой, продолжаю свою выездную школу, читаю лекции, провожу выставки.
Сейчас с вами говорю из Стамбула, где у меня будет два выступления. Потому еду в Ригу, в Рим и к вам, в Вильнюс.
– Есть ли у вас новые театральные проекты?
– Сейчас мой главный театральный проект – это восстановление балета „Щелкучик“ на сцене Рижской национальной оперы. Дело в том, что я оформил этот балет в Риге в 1999 году в стиле „сецессион“. За эти 25 лет спектакль сильно пообветшал, ему требуется реновация. И театр вновь обратился ко мне.
Я им сказал: „Вам не кажется, что в нынешней геополитической ситуации вам лучше взять латвийского дизайнера?“ Знаете, что мне ответили? „Вы так прекрасно оформили наш спектакль 25 лет назад, что он стал бестселлером, все билеты выкупаются моментально. Мы не хотим рисковать и кардинально менять декорации и костюмы, потому что, возможно, тогда зритель не придет“. Ну что же, я счастлив этим заняться. Считаю, это большой победой – и эмиграции, и той культуры, которую я представляю.
– Были ли в ней в последние годы какие-нибудь интересные пополнения, которым вы особенно рады?
– Последнее крупное приобретение – гардероб Нины Хрущевой, супруги Никиты Хрущева. Она одевалась очень несуразно. Есть ее фотографии вместе с Жаклин Кеннеди, где она выглядит крайне невыигрышно. Несмотря на то, что у нее были портнихи, она считала, что ее вкус должен быть главенствующим.
Кроме того, я много приобретаю в США, Великобритании, Франции. Важное приобретение – гардероб знаменитой артистки кабаре 1900-х годов Каролины Отеро. Ее называли La Belle Otero – Прекрасная Отеро.
Я люблю свою коллекцию, это мое детище. В Висагинасе сейчас идет работа по созданию каталога коллекции. В могилу я ее не заберу. Поэтому я очень рад тому, что в Висагинасе появится музей моды и что моя коллекция достанется Литовской Республике.