В 1989 г. он окончил Белорусский театрально-художественный институт, а в театре работает с 1989 г.
С присущим ему юмором актер Русского театра рассказал о тонкостях работы и поиске себя в творчестве, а также о том, чем спектакль для взрослых отличается, например, от детского спектакля.
"Дети, в отличие от взрослых, всегда крикнут во время спектакля: «Не ешь отравленное яблоко!» Представляете взрослого, который крикнет Ромео «Не делай этого! Она просто спит!»? Хотя… Было бы здорово", - говорит Дмитрий Денисюк.
- В детстве многие мечтают о творческих профессиях: танцевать, петь, играть… Ваш выбор стать актёром – из детства или это желание появилось позже? Были какие-то альтернативы?
- Альтернатив было немного, но вполне определённого рода. В юности я был очень активным комсомольцем, секретарём комитета комсомола школы. Намекали, что стоит попробовать стать кандидатом на более высокие «жёрдочки». Чёрное море, «Орлёнок», молодёжные лагеря в Германии, Москве… На пленумах выступал с неимоверно одухотворённым выражением лица. Правда, пафос без присутствия старших испарялся, и когда сидели в школе на собраниях, и завуч выходил из кабинета, задавали кандидатам на вступление в комсомол вопросы не по орденам и героям, а о том, например, когда вышел такой-то альбом Битлз. (смеётся)
По окончании школы в одном из кабинетов здания на главном проспекте прозрачно намекнули, что неплохо было бы поступать без экзаменов, просто по направлению, в одно очень интересное и перспективное для будущей карьеры учебное заведение. Но… Где то за два-три года до этого разговора уже сверлило мозг совершенно другое желание! Школьный драмкружок с его «Маленьким принцем» и «Бременскими музыкантами»! Спектакли нашего театра тех лет!
Ефремов, Мотовилова, Иноземцев, Владимиров, Майорова, Юра Щуцкий с его Малаховым! Я и читать очень любил, находил в книгах, может быть, то, чего не хватало в жизни. Фантазия человека – она же без подпитки… недоразвитая что ли. На самом деле я точно не знаю, что подвигло. Даже вот прямо сейчас задался вопросом: а мог бы я заниматься чем-то другим? Бог его знает… Но ни погон на плечах, ни строгого тёмно-синенького костюма с галстуком – точно не хотелось!
- Учиться Вы решили в Минске. Почему именно Беларусь?
А преподавали нам… Ох! Вера Павловна Редлих, Станюта Стефания Михайловна, Август Милованов, Мишанчук. Приезжали преподаватели из Ленинграда, из Москвы: Роза Абрамовна Сирота, человек, который впервые научил вдумчиво произносить то, что ты видишь на бумаге. До сих пор помню её фразу: «Деточка, вот «беременное» слово здесь есть? Деточка, а вот сейчас текст отложи, пожалуйста, даже пускай это Шекспир, и скажи мне своими словами: о чём ты хотел здесь сказать, что ты хотел сказать, какую мысль выразить этими словами?»
Принцип отбрасывания слов-украшений, которые мысль просто обвивают собой, создавая орнамент фразы - эти техники бесценны для нас были. Профессора Шагидевич, Илья Львович Курган, наши преподаватели сценической речи, вложившие, ввинтившие практически в мозг, бережное отношение к слову и звуку. «Великий и ужасный» Аркадий Яковлевич Скир, преподававший историю искусства и считавшийся непроходимым на экзаменах, если ты не знаешь, какого цвета глаза у Жюльена Сореля, читавший нам на старофранцузском и прививший на всю мою жизнь любовь к хорошей и сложной литературе. Институт был театрально-художественный. Учились и жили все в одном, ну, почти в одном котле: артисты, режиссёры, кукольники, скульпторы, художники, дизайнеры – мы очень хорошо дополняли и наполняли друг друга. Они у нас чему-то учились, мы у них чему-то учились. Всякому учились… Особенно, когда у здания общежития первый этаж – гастроном с знакомыми продавщицами и грузчиками…
- Что стало самым трудным в обучении?
- Ломка. Ломка самого себя. В моё время, да и сейчас они есть, были такие школьные конкурсы чтецов под руководством учителей русского языка и литературы, завучей по внеклассной работе, пионервожатых… Мы читали патриотические стихи, любовную лирику, прозу. Прошёл эту школу от и до… Лауреат, победитель, дипломант! И потом чертовски мешал вот этот багаж «гражданственности и партийности литературы». Боже, я ещё помню эти формулировки!..
Добиваться от 12-14-летнего подростка понимания мыслей, образов, переживаний, аллегорий, Ахматовой, Цветаевой, Маяковского! Поэтому, очень тяжёлым был процесс выбивания из себя вот тех интонаций - «наработочек», штампиков, подвываний и придыханий.
Что я из этого для себя вынес? Сомневайся! Ищи! Долгое время на занятиях по сценической речи я себе говорил: «Не говори, как в телевизоре, как будто ты новости озвучиваешь! Создай хотя бы впечатление, что ты думаешь, когда говоришь! Что слово рождается сейчас, а не заученно произносится!» Конечно, было нелегко. Попробуйте сами себя поменять хоть в чём-то, хоть какую-то свою привычку. Это труд.
- Чему учили особенно тщательно?
Ещё учили внимательно следить за собой. За своими зажимами, как физическими, так и психологическими. (смеется) Хотя до сих пор от парочки так и не избавился… Нос почесать или этакий «жест ручками»... Когда ты стоишь и начинаешь понимать, что у тебя плечи от напряжения практически достают до ушей – вот от этих вещей учили избавляться.
- Были ли возможности после окончания университета поработать в других городах, республиках? Например, в том же Минске?
- Были, но я хотел домой. Существовала такая вещь, как распределение, и я не мог так просто вернуться и прийти куда-то работать. Но уже пахло переменами, было понятно, что скоро всё будет по-другому, так что в моём случае была долгая переписка между союзными министерствами культуры Литвы и Беларуси о том, чтобы мне дали свободный диплом. И я был одним из первых, кто его получил на актёрском факультете БДХИ. Уже в Вильнюсе я пришёл в Русский драматический театр, показал свой экзамен по сценической речи… Принимали его у меня тогдашние театральные мэтры: Артём Иноземцев, Владимир Ефремов, Михаил Евдокимов.
- Каким было первое время работы в театре?
- Первые годы. Ввод за вводом… Вместо кого-то впрыгивал в спектакли уже идущие. От Булгакова (Азазелло – прим. авт.) до сказочных персонажей.
Когда ты уходишь из института, начинаешь понимать, что ты никому не нужен. Нет, в другом смысле! Просто там, в институте, все 4 года над тобой всегда есть кто-то, кто тебя оценивает, преподаёт, направляет. А приход в театр – это как выход в открытое море. Ветра с разных сторон – и плыви. И хорошо, если есть не просто режиссёр-постановщик, а режиссёр-педагог, который подталкивает тебя, направляет, заставляет искать и пробовать, а не только ждёт, пока вы сами до чего-то дорастёте и выдадите гениальное прочтение и решение роли: или внезапно и сразу, или поработав самостоятельно…
- А становятся ли со временем репетиции рутиной?
- Рутина, это когда один и тот же камень ты волочишь в гору в течение многих лет. Хотя и тут можно найти разнообразие, например, рассматривать окрестности… Репетиция – это ведь поиск. Это определённая технология, выработанная в театре. Время поиска и шлифовки найденного, время нахождения смыслов, споры или их полное отсутствие, ввиду гениальности предложенного режиссёром решения…
У разных школ, театров и мастеров своя вселенная. Конечно, есть какие-то фундаментальные глыбы, на которых всё и строится, но остальные кирпичики – абсолютно индивидуальны. (смеется) Ой, не заставляйте меня теоретизировать о театре! Я всё равно в этом ни черта не разбираюсь!..
- Вы играете на сцене 25 лет. Изменилось ли что-то за это время в театре?
- Театр, как организм. Рождение, становление, взросление, зрелость, а потом наступает угасание и старость. И, слава Богу, если находится какой-то черенок, который стареющему дереву даёт вторую, третью, пятую жизнь! И я очень надеюсь, что поколения, которые приходят сюда, помогут этому дереву цвести долго и постоянно.
- Было ли у Вас когда-то желание сменить профиль деятельности, попробовать что-то новое – режиссуру, к примеру?
- Я пока этого боюсь и не позволяю себе… Одно дело - в гримёрке обсуждать профессию, как свою, так и чужую; другое дело - понимать и уметь держать в голове и руках сотни, тысячи ниточек, из которых создаётся ткань спектакля.
- Если бы у Вас была возможность поставить какой-то спектакль, что бы это было?
- Что-то, где люди разговаривают между собой. Без крика. Без разрывания рубашек. Без слюны… Разговаривают не только с партнёром напротив, не только с миром вокруг, но и с самими собой. Там, где смеются от тонкого юмора и самоиронии. Где умеют смеяться над собой и своими иллюзиями. Там, где ответ не всегда есть, а вопрос не всегда нужен… Ищу, читаю… Может, напишет кто?
- А какой персонаж из сыгранного Вами ближе всего к Вам настоящему?
- Я понятия не имею, какой я настоящий. В данную секунду, с вами - я такой, через полчаса в очереди в супермаркете я уже буду другим, за рулём автомобиля в пробке я уже третий – но тоже настоящий. Мы разные, и все настоящие, так что… А персонажи… Что-то далось легко, было найдено за секунду и оказалось верным. Что-то рождалось в муках, в сомнении, в ругани – и поэтому оказалось таким. Что-то родилось, но не прилипло и существует в сантиметре от меня на сцене, хотя и это тоже я.
- Есть ли разница между участием в детских и взрослых спектаклях?
- Спектакль для детей – это то же самое, что и для взрослых, только лучше. Обмануть детей не трудно, но чревато. Любая неискренность по отношению к маленькому зрителю – смерть спектакля. А для артиста, особенно молодого, детские спектакли чрезвычайно полезны!
Возможностью экспериментировать с созданием образа, например. Пускай они будут гротескными – это палитра, которая позволяет тебе научиться быть органичным, даже будучи пеньком. Даже будучи четвёртым пеньком на втором плане. Если только ты серьёзно относишься к своей профессии. Поэтому считать, что детские сказки – это не самый возвышенный материал, в корне неверно. Ими мы воспитываем нашего будущего зрителя, как бы пафосно это ни звучало.
Огромное количество людей ходит в театр благодаря хорошим воспоминаниям о детских спектаклях. У меня самого был случай, когда ко мне после спектакля подошла женщина с ребёнком и сказала: «Вы знаете, а я тоже приходила на ваши спектакли, когда была ребёнком, я вас помню». (смеется) Правда после этого разговора я пошёл и отказался от ролей всех своих Принцев…
- А отклик проще вызвать у детской аудитории или у взрослой?
- Однозначно у детской. Вызвать у детей эмоции очень просто, они их не сдерживают. Дети, в отличие от взрослых, всегда крикнут во время спектакля: «Не ешь отравленное яблоко!» Представляете взрослого, который крикнет Ромео «Не делай этого! Она просто спит!»? Хотя… Было бы здорово.
- Говорят, у многих актёров есть особый ритуал, который исполняется перед выходом на сцену. А у Вас такой есть?
- Многие молятся, многие крестятся. Другие стоят и «подзаряжаются» перед закрытым занавесом – тут каждому своё. Если это тебе помогает – почему нет? В этот момент стояния за кулисами перед выходом – хоть ты 30, 40 или 5 лет на сцене – это тяжко.
Я когда-то, в самом начале, говорил просто себе мысленно «Ну, поехали!»
- А чем Вы увлекаетесь помимо театра?
- Я люблю лениться. Хотя роскоши подолгу валяться на диване позволить себе не могу. Помимо этого – книги, хорошее кино, хорошие сериалы. Читать, серфить в интернете, смотреть, впитывать, искать то, что заставит бегать мурашки по спине.
Вообще я домосед. Мне так классно дома. Я интроверт, который по роду деятельности должен быть экстравертом. (смеется)
- Чем, что к Вам пришло за годы работы в театре, Вы могли бы поделиться?
(Встает) Люди! Я сейчас скажу вам весть!... (смеется, садится) Вам как, серьёзно или пошутить?.. Ну, тогда цитатой! «Любая большая и сложная проблема имеет простое, понятное, но… неправильное решение».