Такое видение литовско-российских отношений журналист и военный писатель Аркадий Бабченко высказал в интервью порталу DELFI.
Еще одной темой разговора стала история с "воскрешением" Аркадия. Минувшей весной было сообщение о его убийстве в Киеве, после чего убийство оказалось инсценировкой украинских спецслужб.
По поводу своего нынешнего положения Бабченко весьма краток: "сижу в бункере, меня охраняют. Никуда не выхожу, никуда не езжу, ничего не делаю".
Пожалуй, единственная страна, где сегодня бывает Аркадий – Литва. Накануне он участвовал в Форуме свободной России, проходившем в Вильнюсе.
- В литовской медиасреде порой звучат мнения о том, что Россия оказывает определенное влияние на Литву. Но мы знаем, что в Украине в предыдущие годы проходили похожие процессы. На твой взгляд, в какой степени они выражены сегодня?
- Любые деньги, которые заходят из России, это то, что называется «коррупционная эрозия». Это бизнес-эрозия, они сами по себе являются инструментом влияния, в любом случае. Потому что если ты начинаешь вести бизнес с агрессором, убийцей и террористом, то ты ведешь бизнес с агрессором, убийцей и террористом. Обрывать все связи – самый лучший вариант, конечно же. Другое дело – готово ли на это общество или не готово.
- Сейчас в Украине ощущается российское влияние?
- Через определенных политиков – конечно же. Безусловно. И «бабло» они туда вливают, и ситуацию стараются раскачивать, как только можно. Но другое дело в том, что разрыв произошел, а это все – еще остаточные явления. Они туда лезут, пытаются все вернуть назад, как было. Но не думаю, что у них это получится.
- Ты со своим именем и со своим кейсом мог получить убежище в любой стране Евросоюза. Почему ты оказался в Украине?
- Я там еще с Майдана, с 2014-го года. Я себя там чувствую на своем месте, понимаешь? Мое место – в Украине. Я все еще гражданин России. Я считаю, что это, во-первых, такие пафосные слова как журналистский долг. Во-вторых, это моя обязанность как гражданина страны-агрессора: сделать так, чтобы российские танки убрались с территории Украины.
- От некоторых литовских политиков порой звучат заявления о том, что необходимо пересматривать отношения с Россией, в определенных сферах их восстанавливать. Что ты думаешь по этому вопросу?
- Если пятидесяти лет оккупации было мало, можете дальше продолжать дружить, можете дальше продолжать выстраивать отношения. Оно вам надо? Просто определитесь, чего вы хотите. Если Литва хочет быть свободной независимой европейской страной, то никакой дружбы. Если хочет опять стать литовской социалистической республикой СССР формата «2-0» – ну, пожалуйста.
- После этой истории с «воскрешением» ряд международных журналистских структур выступил с заявлением о том, что журналист вот таким образом поступать не может...
- Мне глубоко плевать, кто там о чем высказывается. Друзья мои! Когда к вам придут сотрудники спецслужб и скажут «чувак, тебя готовятся убить, аванс за тебя уже уплачен, 30 «штук» за тебя уже уплачено», то можете встать на табуретку и сказать: «нет! Я на это пойти не могу. Этические принципы, моральные нормы! Пускай меня убьют, но я не могу расстроить своих читателей». Пожалуйста, ради Бога. У меня такого вопроса даже не возникало.
Во-первых, я хотел остаться в живых сам. Во-вторых, я хотел обеспечить безопасность своей семьи. В-третьих, все всё время говорят, что хотели убить Аркадия Бабченко. Да не хотели убить Аркадия Бабченко! Борису Герману предъявлено обвинение не в покушении на Аркадия Бабченко. Ему предъявлено обвинение в подготовке террористического акта путем убийства какого-нибудь общественного деятеля, для резонанса. То есть он не убивал конкретно Аркадия Бабченко, а они пытались расшатать, дестабилизировать ситуацию в стране. Я там просто был первым номером, а после меня еще список, и там еще человек 30. Точно не известно: 30, 40, я не знаю, но еще несколько десятков человек там было. И вот, к тебе приходят сотрудники спецслужб и говорят: «нам нужна твоя помощь, что раскрыть, вскрыть весь этот гадюшник, раскрыть эту цепочку». Любой нормальный человек сделал бы ровно то же самое. А что там о тебе думают, это уже [неважно]. У меня жизнь сейчас настолько изменилась, что мне совершенно плевать, что там обо мне говорит профсоюз журналистов Германии, например.
До по фигу! Хотите помочь, друзья мои? Если вы все такие высокоморальные и замечательные, то вот вам прямой шанс помочь: обеспечьте безопасность моей семье, дайте ей убежище, дайте ей охрану. Проявите свои высокие моральные, блин, принципы.
- В какой мере ты сейчас ощущаешь себя в безопасности?
- Ни в какой. Живу я никак. Когда меня спрашивают, как дела – «никак». Что происходит – «ничего». Какие новости – «никаких». Я сижу в бункере, меня охраняют, никуда не выхожу, никуда не езжу, ничего не делаю. Всё.
- А в целом, как ты видишь свою дальнейшую жизнь? Через 5 лет, через 10 лет?
- Никак не вижу. Не знаю. Не я сейчас распоряжаюсь своей судьбой. Будет так, как будет, и от меня почти ничего не зависит. Если я переживу ближайшие лет пять – значит, все будет нормально. Если нет – значит, нет. Хорошая концовка получилась.