Анастасия Гряник: "Брат хотел пойти на войну, еще когда ему было 19"
Брат меня младше на пять с половиной лет, ему 8 января вот исполнилось 28. Родители работали в торговле, и мы много времени проводили вдвоем. Я учила его писать, читать, смотрели мультики вместе. Родители не разрешали нам выходить на улицу, потому что маленькие. Но я втайне выводила его на площадки. Мы жили около станции метро "Минская" (в 2022 киевляне проголосовали за переименование станции в "Варшавскую", но официально этого пока не произошло – ред.), там была красивая площадка, я его туда водила, и он никогда не рассказывал родителям. А еще рядом речка Днепр, и на дамбе зимой дети катаются на санках. Как-то мы пошли, он был внизу, кто-то выронил санки, и ему попало в лоб острием. Было много крови, мы пошли к родителям моей подруги, они обрабатывали рану и сказали: надо зашивать. Я пошла за родителями на работу, помню, первое, что он им сказал: "Настю не ругайте, она ничего плохого не сделала". Он всегда за меня. Конфету дают ему, он не возьмет, пока мне не дадут: "А Насте, а Насте?" Мы с ним были очень близки. Было очень много ситуаций, когда он меня защищал. Даже когда человек, грубивший мне в школе, был в три раза больше него. Мы, как любые дети, могли и подраться, и поругаться, но это было очень редко.
Он сразу хотел идти в "Азов", восхищался этими ребятами, что они начитанные, они как семья, у них очень много ценностей, это не просто люди, которые учатся воевать.
Он хотел пойти на войну, еще когда ему было 19. Но мы его тогда не пустили – у него не было никакого военного опыта. Он бы просто не выжил. Был большой скандал, мы поссорились и долго не разговаривали – месяцев 8. Конечно, я переживала. Но лучше обиженный брат, чем мертвый брат.
Он корил себя за то, что тогда не пошел, послушал нас. Сказал, что получит боевой опыт. Прошел в "Азове" курс молодого бойца. Далее – 5 лет под Мариуполем. Старший стрелок, пулеметчик. Часто находился на первой линии. Он уволился из армии, успел съездить в Карпаты, где очень много гулял по горам, и через месяц началась полномасштабная война. В 5 утра я узнала, что война началась, и не звонила ему, чтобы отодвинуть его поход в военкомат как можно дальше. Но он попрощался с родителями, взял рюкзак и ушел. Я ему звонила потом: "Саша, ну как же так?" И плачу! А он: "Анастасия Сергеевна, да что ты плачешь? Все нормально будет. Перестань!"
Бои под Киевом и вылет в Мариуполь
Сначала он воевал как доброволец под Киевом: Ирпень, Буча, Гостомель. Все время говорил, что ничего не делает, сидит под деревом. Потом, когда я открыла его ICloud, он другу оставил пароль на случай, если его не станет, увидела, что, понятное дело, он не сидел под деревом, что были жестокие бои. Но настолько сильный духом человек, что он умудрялся вечером звонить и рассказывать, как все хорошо.
Потом его на сутки отпустили домой. Он был в нашей квартире, мы говорили по видеосвязи. Я чувствовала, что что-то происходит, но не могла понять, что.
А его отпустили перед полетом в Мариуполь. Он узнал про операцию ГУР (Главного управления разведки Минобороны Украины – ред.), когда в Мариуполь на вертолетах доставляли Старлинк, чтобы у военных была связь, медикаменты, боеприпасы и еду. Нескольким людям удалось попасть на этих вертолетах в город. И Саша подписался туда. Вылетели 27 марта.
Когда он полетел в Мариуполь, я очень долго не знала об этом. Как-то открыла Инстаграм, чтоб посмотреть его страницу, и не могу найти. Звоню и спрашиваю:
– А что такое?
– Да я не пользуюсь.
– Саш, ну мы же с тобой оба не умеем врать.
– Если я тебе скажу, ты будешь переживать. Я тебя заблокировал.
– Разблокируй меня.
Он меня разблокировал, и я узнала, что он на "Азовстали". Он рассказывал, что все хорошо, что еды хватает. Сейчас я понимаю, что они не ели практически ничего. Еще он был с ранениями в руку и ногу.
Я потом еще видела видео, когда они только прилетели, и побратимы были очень рады его видеть, но говорили: "Грян, куда ты приехал? Ты отсюда не вернешься!" А он: "Братики, как же я вас брошу?"
Но, я так понимаю, многое было удалено, потому что так у всех, кто защищал Мариуполь, "Айклауды" почти пусты. Видимо, было распоряжение удалять фото и видео.
Последнее сообщение за 13 минут до гибели
Я ему писала каждый час, а он мне по возможности. Писала и смотрела: дойдет сообщение или нет. И последнее сообщение я отправила за 13 минут до его гибели – это был перепост его поста с просьбой подписать петицию о выводе военных с "Азовстали". Он его открыл, две полосочки было, что прочитано. Не успел ответить – авиабомба. По разным версиям, погибло 60 человек или 80. Это было приблизительно в 14:10 ч. 8 мая. А за день до этого он позвонил мне, со мной мама и папа были, он сказал, что сильно нас любит. Для него это несвойственно было. Мне он говорил, что любит, а с родителями было не так. Может, чувствовал что-то. А за пару дней прислал номер, на который надо позвонить в случае чего.
9 мая я ложилась спать. А когда узнала, что он на "Азовстали", подписалась на других бойцов, их родственников, на всех причастных, кого нашла. Перед сном открываю Инстаграм, открываю "сторис", а там "Грян, покойся с миром", "Грян, светлая тебе память".
У меня истерика, я звоню на номер, который он мне оставлял, – друга. Тот тоже не знает. Я параллельно пишу всем побратимам, никто не отвечает. Потом написала известному блогеру, попросила узнать. Вскоре он скинул мне скрин переписки, где боец из "Азовстали" писал, что Саши больше нет. Патронажная служба мне позвонила дней через пять. Они, наверное, тоже должны убедиться, что информация достоверная.
Когда я узнала о гибели Саши, пошла к знакомому. Еще одна моя приятельница, хоть у нее и маленькая дочь, тоже пришла. Я сижу в истерике, не знаю, как сказать родителям. Я и сама хотела их забрать, но Саша настоял на этом. И тут мне звонит папа, плачет, говорит, что тоже идет к нам. Мы до утра рыдали. А потом он пошел, через час позвонила мама. Она в трубку мне орет: "Настя, скажи мне, что это неправда". Ну и я к ним приехала.
"У меня словно вырезали кусок души"
На Кипре раз в неделю – митинг в поддержку Украины. После смерти Саши я туда не хожу, мое моральное состояние не позволяет. Я разбита. У меня словно вырезали кусок души, забрали самого любимого человека.
Местные поддерживают Украину. Много россиян тоже. У них какой-то флаг бело-голубой, им стыдно поднимать флаг России. Когда ко мне приехали родители, были без ничего. Волонтеры привозили еду, одежду, медикаменты. Из этих волонтеров 90% – россияне, которые извиняются, плачут. Приезжала беременная на 8 месяце, привезла огромные пакеты выстиранной и выглаженной одежды, рыдала, просила прощения. Люди понимают, что это война, и кто на кого напал, кто во всем виноват.
Я не могу сказать, что отпустило. Но сейчас ты хоть понимаешь, что произошло. Тогда я не знала даже, как погиб мой родной человек. Все, что я сейчас знаю, – это я писала все 4 месяца тысячам людей. Мне сказали примерное время. Что было три бункера, Саша был в среднем, и там все погибли.
Мне до сих пор кажется, что он в какой-то момент позвонит мне и скажет: "Анастасия Сергеевна, как дела? Да не плачь! Все хорошо". Но из ребят, которые вышли из плена, трое подтвердили гибель Саши.
Он мне снится. Вот несколько дней назад приснился:
– Насть, я живой. Что мы будем делать? Все думают, что я умер.
– А мы никому не скажем, – говорю я во сне.
И за день до того снился: "Прошло полгода, как вы меня похоронили. А я живой". Но полгода не прошло, хоть он так и сказал.
У нас нет тела его до сих пор, оно на "Азовстали". Был человек – и нет человека.
Я начала заниматься с психологом, потому что сама не справлялась, и он сказал, что это нормально, что сознание начинает принимать факт смерти любимого человека, что он может сниться и все такое.
Я, когда была в Киеве, попросила одноклассника показать все места, где Саша воевал. Мы ездили в Ирпень, Бучу, Гостомель. Я находила места, фотографии которых видела в Сашином "облаке". На меня это произвело очень тяжелое впечатление. С одной стороны красивый сохранившийся парк, новые дома, с другой – разрушенные здания. Как в фильме, но только это на самом деле. Я наблюдала за событиями издалека. Не представляю, как люди живут в этих городах, это просто невыносимо.
Подарки на Новый год и дни рождения
Я 7 лет живу на Кипре, работаю в ІТ-компании. Он прилетал ко мне в ноябре, я ему говорила: "Саша, ты представляешь, что такое 5 лет просыпаться и первым делом проверять, жив ли твой самый любимый человек на земле?" Мы с ним договаривались, когда он пошел воевать, что он будет рассказывать только, что жив-здоров. Если бы я еще знала какие-то детали, я бы не пережила. На Кипре я спрашивала, может, настало время пожить для себя. Ровно в полночь нового, 2022 года, он прислал подарок – фото заявления на увольнение. Он, по образованию международный экономист, занимался фотографией, хотел в этом направлении развиваться. У него постоянно был с собой фотоаппарат, он часто фотографировал, и в каждой детали видел что-то красивое и уникальное.
У нас в семье была традиция: каждое утро тому, у кого был день рождения, приносили завтрак, цветы, шарики. Папа с мамой каждый год делали такие коллажи на огромных листах из фотографий: папа встретил маму, мама беременная, потом мне один год, два, и так каждый год добавлялась фотография и стишок, как прошел этот год.
Саша всегда делал очень душевные подарки. Я была рокершей в подростковом возрасте, ненавидела розовый цвет, носила все черное, с шипами, слушала группу "Ария". В прошлом году брат подарил мне розовую футболку, заказал, и на ней логотип "Арии". А до этого я собирала мишек "Me too you". И когда я еще училась в университете, он полгода собирал деньги, чтобы купить мне самого большого медведя. Ему не хватало 600 грн, у него было длинное каре, и он на спор с друзьями побрился налысо, выиграл эти деньги и купил мне игрушку. Зажигалку дарил, о которой я мечтала в подростковом возрасте. Она розовая, и черным на ней написано "Брат".
Я обычно ему дарила деньги. Как-то дарила ему часы, и он много лет их носил, и на видео, как они высаживаются на "Азовстали", он тоже в этих часах. Очень ценил этот подарок.
Человек с огромным сердцем и память о нем
Он был очень честный и очень добрый, у него было огромное сердце. Он кормил бездомных животных, пытался наставить на путь истинный бомжей: давал им воду, еду и говорил, что они могут не сидеть так просто, а пойти найти работу, устроиться в жизни. Я недавно увидела видео, как он вызвал скорую, когда в парке побились бездомные, и одному сломали ногу. Ему врачи сказали, чтобы пациент сразу готовил 16 000 грн. Он начал с ними ругаться: "Какие 16 000? Вы видите, что это за человек? Вы не будете его оперировать, если у него нет денег?" Много таких видео было. Такой борец за справедливость.
Он был очень глубокий, и у него было отличное чувство юмора. Он даже в самых критических ситуациях шутил и всех подбадривал. Ему писали сообщения: "Держитесь", а он отвечал, что все хорошо.
В свободное время он очень любил брать байдарки и плавать у нас по заливу. Каждое утро пробегал по 10 километров, очень любил книги по психологии, философии, встречался с друзьями.
Дома все завалено книгами. Я приезжала в Киев разбираться с его делами, а в квартире чашка, из которой он пил, когда разговаривал со мной перед вылетом, батон с датой, свитер его. Я в этом свитере одну ночь переспала у него на кровати и не смогла там находиться. Попросилась к своему однокласснику.
Я продолжаю вести страницу брата, хочу, чтобы о нем помнили. Он действительно очень много сделал для этой страны, для этих людей. Очень многие пишут слова поддержки. Есть женщины, которые пишут, что на ночь детям не сказки читают, а рассказывают истории про Сашу и других защитников Украины.
Огромная мечта нашей семьи – чтобы улица Героев Сталинграда, на которой мы живем, была улица Александра Гряника.
Друзья Саши создали петицию о присвоении ему звания Герой Украины. Я им за это очень благодарна.
Анна Деревянко: "У моего сына на груди была татуировка: Крепче стали"
Мой Саша – мой единственный ребенок. Это моя жизнь. Я сейчас учусь жить заново. Его потеря меня очень подкосила. У нас было одно сердце на двоих, одна душа и одно тело. Я чувствовала, что с ним происходит, независимо от того, где он был. И так было с его рождения. Он не раз хотел сделать сюрприз, но, как только въезжал на Черкасскую дамбу, я звонила и спрашивала: "Ты откуда едешь? Ты где?"
Всегда был очень добрый, мудрый не по годам. Я не была мамой, как это принято. Я была другом, посестрой. Никогда не говорила ему, что делать, а что нет. Он всегда принимал решения, с раннего детства. Был такой маленький мужчина в семье. Когда ему было 10, мы развелись с его отцом. И Саша себе придумал, что он главный в семье, что должен меня защищать. С тех пор решения в нашей семье были обоюдными. Он всегда знал, что мама одна, что денег мало. Прибегал не раз: "Мам, там наши едут на экскурсию. А мы можем себе это позволить?" И после этих слов, верите, я находила деньги: или больше работала, или брала кредит.
Я его воспитывала так, чтобы он понимал, что следствию всегда есть причина. Например, в детстве, когда он бежал куда-то, а я просила не спешить, чтобы не упал, он все равно бежал и падал. Поднимается – в глазах слезы. Я никогда не бежала к нему хватать на руки. Он смотрит:
– Упал.
– А я тебе что говорила? Не бежать. А ты что сделал?
– Я бежал.
И тогда я уже говорила: "Иди, я пожалею".
У него было очень много татуировок. Он знал, что я была против вначале. Первая татуировка – у него на руке были иероглифы. Я говорила, что через время ему разонравится. Лет через 5 он сверху иероглифов выбил меч с красивой рукояткой. Через время стало так, как я говорила. Но я никогда не давила на него.
На груди у него была татуировка "Крепче стали", выбитая красивыми скандинавскими буквами. Поэтому я говорю, что стальная мама.
После 9 класса он поступил в коммерческий колледж в Черкассах учиться на технолога пищевой промышленности. Он играл в футбол, занимался спортом: боксом, тайским боксом, боевым самбо. Участвовал во всех соревнованиях Черкасс. Брал первые места. Тренеры удивлялись, как он, не занимаясь спортом с детства, так быстро набрал темп.
Я была его теневым тренером. После боев мы разбирали, что он сделал не так, почему проиграл, или когда было предрешено, что он выиграет. Я ему говорила: "У тебя может быть самый сильный противник, но ты победишь, если не сдашься, если сила духа будет сильнее тела".
Саша меня не пускал на соревнования, чтобы я не волновалась.
Потом начал заниматься ММА.
Недавно мне написал парень. Когда-то Саша работал администратором в спортивном клубе. Этот парень там занимался, очень хотел на соревнования, но у него не было денег. И он продавал кроссовки, чтобы заплатить за тренировки. Саша купил кроссовки, хоть они и не были ему нужны. Но купил, чтобы мальчик мог заниматься.
Он всегда помогал, кому мог, чем мог.
Был в "ультрас" нашего черкасского клуба "Днепр". Он не был каким-то сорвиголовой. Просто ездил и болел. С ним еще Ваня, его друг, он сейчас мне самый близкий, тоже воюет, когда бывает дома, обязательно приезжает в гости, такой названный сын.
Мариуполь, которого больше нет
Когда закончил учиться, пошел в Национальный конкурс, сначала в Черкассах, а потом ему предложили идти работать в детский лагерь "Азовец" в Киев. Он советовался со мной, и я сказала, чтобы поступал так, как чувствует.
Через пару месяцев работы в лагере он написал: "Мам, я впервые в жизни ощущаю себя счастливым". Он там чувствовал свою нужность и любовь детей к нему. Он проработал там 3 года подряд, не пропустив ни одной смены. Без отпусков, без ничего. Зимой они преподавали этим детям самооборону.
Потом был в "Национальных дружинах", а потом решил идти в полк, прошел курс молодого бойца. КМБ очень тяжелый, не все проходят, там не только военное дело, но и психология. Но все, кто проходят, не задумываясь, станут впереди побратима, чтобы его спасти, пойдут под пулю. Эти ребята – семья.
В 2020 году он подписал контракт и с сентября был в полку и в Мариуполе. И в момент полномасштабного вторжения был в городе.
Летом 2021 года я была в Мариуполе. Ездила к сыну на его выходные. Мы очень любили ходить. В первый вечер он вышел с работы, мы встретились в парке и прошли 14 километров. На следующий день мы прошли 22. Очень много говорили. Когда переходили дорогу, он всегда брал меня за руку. И я теперь знаю, что он всегда переводил так всех своих девушек. Я до сих пор вижу кадры разрушенного города и плачу. Тех домов, мимо которых я проходила, уже нет. Я была в Драмтеатре, в уничтоженном парке.
"Мой сын спас не одну жизнь"
Саша был в автороте, наводчиком в машине "Спартан", огневым прикрытием отхода наших войск. Они помогали нашим ребятам выходить из-под обстрелов и вывозить раненных. Он этим и в блокадном Мариуполе занимался. Помогал ребятам заходить на позиции и выходить оттуда, вывозил раненных.
Мне пишут ребята, которых он вывозил, благодарят за то, что мой сын спас не одну жизнь. С такими ребятами тяжело общаться, потому что они винят себя в том, что выжили, что не смогли сделать больше, что они здесь, а кто-то в плену. Я их всегда благодарю за то, что они выжили. Они очень мужественные и даже с увечьями возвращаются в строй к своим побратимам, если могут, вновь берут оружие, если здоровье не позволяет, занимаются бумажной работой.
Сашины побратимы говорят, что он часто говорил обо мне и рассказывал, что у него самая лучшая мама, называл "свой пацан". А еще пишут, что он был очень добрым, справедливым, и что таких, как Саша, практически нет.
Они все время готовились к войне, знали, что россия с маленькой буквы "р" не оставит нас в покое. Вы же тоже читали историю. Нас никогда не оставляли в покое. Моя прабабушка пережила Голодомор, ссылку в Казахстан, когда раскулачивали семьи, потому что были богаче других. У нас своя история, не из учебников, а правдивая. Бороться – это в крови. Я в детстве пионерский галстук носила аж месяц, потому что мне не могли объяснить, зачем он нужен. Было понятно, что и ребенок будет за справедливость и за людей. Они, когда приходят в полк, клянутся в верности народу, людям, нации. Они знают, что они воины, которые станут впереди людей, чтобы их защитить.
"Я просила, чтобы он отдал мне свою боль"
Мы созванивались, когда была связь. Саша всегда говорил: "Я живой. Киев стоит? Ты в порядке?" И уже потом я после его "Живой" быстро отвечала: "Киев стоит, я в порядке". Это значило, что они справились со своей задачей, что враг к нам не дошел. Они знали, что оттягивают силы врага, знали, что у тех, кто на других участках фронта у ребят будет больше времени для работы.
Очень хорошо помню тот день, когда россияне скинули бомбу на Драмтеатр, и с какой болью в голосе он позвонил и сказал мне: "Мама, там же дети были". Они знали, что у врага нет жалости, но не думали, что настолько.
Все те, кто погибли, кто в плену, – герои. Они до сих пор сражаются. Кто-то на небесах. Кто-то держится в плену.
Саше было 24 года. 25 исполнилось бы в ноябре.
В последний раз мы общались 22 или 23 марта. Это были сообщения в мессенджере. А во время последнего нашего разговора именно по телефону он взял с меня обещание: "Мама, пообещай, что бы не произошло, ты не сойдешь с ума". И я пообещала. Почему он просил именно обещание? Потому что мы никогда не нарушали обещаний, данных друг другу.
Ждать очень тяжело, а ждать единственного сына, зная, в какой он опасности, – это не передать словами. Я знаю, в каком он состоянии был. Да, им было страшно. Но если человек не боится, он проиграл. Все должны бояться.
Последний бой он принял, как мне рассказали 3 апреля. Потом ребята забрали его тело на "Азовсталь". Они всегда забирали раненных или тела, когда могли.
Выжить в условиях, когда по тебе каждые 10 минут работает авиация, очень сложно. Но они действительно стальные, все.
5 апреля меня оповестила патронатная служба "Азова".
Я знаю, когда моего ребенка не стало. Это случилось во время боевого задания, это было огневое поражение машины "Спартан4. Они должны были добраться до ребят в окружении и помочь выйти. Они добрались, но…
Еще 2 апреля я почувствовала, что он был ранен. Начиная с утра 3 апреля, я лежала, и у меня была только одна мысль в голове: я просила, чтобы он отдал мне эту боль. Я почувствовала, когда он ушел физически. Это сложно описать. Но это была не мгновенная смерть.
Татуировка в честь сына
За день до того, как ехать на опознание, я сделала татуировку: нарисовано Сашино лицо, его шеврон и фраза: "Помни, что я в твоей голове". Это было сообщение от него. Незадолго перед вторжением он написал, что может погибнуть, ведь Мариуполь "накроют" сразу. Я расплакалась и сказала, что не надо меня расстраивать. И он ответил этой фразой.
3 августа я ездила на опознание, там же были и его близкие друзья. Они зашли, осмотрели тело, вышли и сказали: "Мам, (они называют меня мамой) давайте ДНК". Они меня не пустили смотреть. Сашина подруга, которая выбралась с "Азовстали", за несколько дней до гибели видела его, и он попросил позаботиться обо мне. Потому она и не пустила. Вы можете представить, в каком состоянии тело, там почти ничего не осталось. Потом снова сдавала тест. Жду результат. Это может быть и не его тело. В обмене пленными и телами все зависит от неадекватных россиян.
Если мне скажут, нашли тело моего ребенка, я поеду хоть на край света. У нас в Черкассах есть родственники погибших на "Азовстали", мы все общаемся. У нас есть договор, что после деоккупации мы поедем и будем искать всех наших детей. Мы должны найти хоть что-то и похоронить, отдать последние почести. Мы должны это сделать. Мы же нация, украинцы.
Как-то наши волонтеры просили написать письма тем, кто сейчас воюет, их доставляют вместе с продуктами, медикаментами, техникой, я помню по своему сыну, как такие письма их согревали.
Я написала, что горжусь, что прошу беречь себя и побратимов, что мы ждем их дома живыми и невредимыми, что мы молимся за них. Писала, как своему сыну.
Мне пишут Сашины друзья, да и просто люди, который его не знали, со всей Украины. Писать родственникам погибших нужно. Тогда семья чувствует, что она не брошена, что о ней помнят. Мы набираемся энергии, чтобы жить дальше.
Но бывает, что в глаза говорят, что сочувствуют. А за глаза говорят, мол, почему она страдает, деньги же за гибель сына получила. Денег еще никому не дали. И я готова отдать все, что у меня есть, и чего у меня нет, лишь бы он вернулся живой.
Есть вопрос, который выводит из себя: "Ну что, когда прощание?" Да завтра! Сейчас поеду в Мариуполь, разгребу все завалы, найду все тела, может быть, по какой-то косточке опознаю сына, привезу, и попрощаемся.
Но также моему сыну написали две песни. Одна так и называется: "Крепче стали".
Учиться быть мамой героя
У нас нет физической связи, но осталась духовная. Он мне не снится. Я не плачу, потому что знаю, что ему не понравится. Еще когда жив был, сказал: "Не смей плакать". Он не любил кислые рожи и всегда пытался рассмешить человека. Как бы ни было плохо, надо учиться находить хоть какую-то крупицу добра, видеть хорошее вокруг. У нас, к сожалению, люди не умеют радоваться.
Я нашла свою точку опоры в том, чтобы память о нем жила и в продолжении того, чем он жил. Ему бы этого хотелось.
Я не просто читаю новости, а хожу на все акции в поддержку пленных с "Азовстали". Я жду из плена Сашиного побратима, он сирота. И мне очень важно, чтобы он знал, что его тут ждут. У "азовцев" не было чужих мам, если мама, значит, всем.
Я не замкнулась в себе, потому что не имею на это право. Я вижу героизм этих детей т среди них своего сына. Вырастив стального сына, я не имею права быть не стальной мамой. Я должна быть такой, как он. Иначе он меня не простит, будет на небе сердиться на меня.
Я рассказываю о нем с улыбкой. Хоть оно болит, и болит дико. Мы отличаемся от "братского" народа тем, что нам болят и наши дети, и не наши.
Я говорю, что умерла в Мариуполе. Но там умерла моя душа. Физически я жива. А значит, должна научиться жить, быть достойной его памяти, достойной называться мамой героя Украины. Ему дали орден "За мужество" 3 степени. Когда будет расследование, возможно, еще кого-то чем-то наградят. Но для нас они герои. И мамой героя надо научиться быть. Я беру пример с мам, сыновья которых погибли у одной в 2014 году, у второй в 2015 году. Я вижу, как они живут, что делают. Как несут ответственность за героизм детей.
Ну и, конечно, надо попасть туда, куда они попадают: в Рай или в Вальхаллу. Чтобы встретиться.
Лучше бы нам не приходилось учиться. Но времена не выбирают. Зато наши парни выбрали, как умереть. И это очень достойный выбор.