Отцу Иустину 61 год, он – священнослужитель Эстонской апостольской православной церкви, которая находится в юрисдикции Константинопольского патриархата. Под руководством отца Иустина в Литве будут служить православные священники, которые в 2022 году выразили несогласие с позицией патриарха Московского и Всея Руси Кирилла по войне России против Украины. За это глава Виленско-Литовской епархии Московского патриархата митрополит Иннокентий запретил им служить, а потом лишил их сана.
В феврале 2023 года Константинопольский патриарх Варфоломей, который считается первым среди равных среди православных патриархов, восстановил этих священников в сане. Затем к ним присоединились священники, бежавшие в Литву от преследований в Беларуси.
По каноническому праву, экзархом может стать только священник в монашеском звании, поскольку только монаха можно возвести в высший священнический сан – в сан епископа. Ни один из восьми священников в литовских приходах Константинопольского патриархата не имеет монашеского звания, поэтому патриарху Варфоломею пришлось назначить экзарха извне. Его выбор пал на отца Иустина (Ильмара) Кивилоо.
Как рассказал Delfi сам отец Иустин, монахом он стал после того, как много лет назад умерла его супруга. У отца Иустина трое детей и шестеро внуков. А теперь еще – и паства в десяти приходах в Литве, которая молится на литовском, белорусском, украинском и русском языках.
– В чем важность создания экзархата, главой которого вы назначены?
Важно не то, что назначили меня, а то, что восстановили справедливость в отношении священников, которых запретили в сане. Кроме того, благодаря этому решению Константинопольского патриарха Варфоломея, у людей появилась полноценная возможность выбирать по совести, где молиться.
– А что означает это назначение лично для вас?
– Я был в шоке, когда узнал об этом назначении (смеется).
Дочка одного эстонского священника, с которой мы давно дружим и которая много лет прожила в Америке, как-то меня спросила, почему я, такой умный и талантливый, все еще в Эстонии. Я рассмеялся и ответил, что не хочу никуда уезжать и ничего не планирую, потому что мне и в Эстонии хорошо.
Есть хорошая поговорка: если хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Но, по-моему, Бога можно насмешить и отсутствием планов.
К счастью, в тот момент, когда патриарх Варфоломей сделал мне это предложение в июне прошлого года, я сидел на стуле – только поэтому не упал.
Конечно, я почувствовал большое доверие ко мне и ответственность. Но, мне кажется, что я даже еще до конца не осознал всей важности произошедшего.
– Сейчас в Литве есть несколько священников и десять приходов Константинопольского патриархата, которые служат на разных языках. Что должно измениться с появлением экзархата?
– Я надеюсь, что мы вышли на финишную прямую в плане регистрации экзархата как традиционной религиозной общины в Литве. У нас уже есть устав, проверенный юристами, который мы в ближайшее время переведем на литовский язык. Затем мы подадим этот документ в правительство. Надеюсь, что через месяц мы получим регистрацию. И очень надеюсь, что к нам придут еще люди, которые до этого не могли решиться поступить по совести.
– Вы имеете в виду обычных верующих или священников?
– И простых верующих, и священников. Но если с первыми все просто – мы открыты для всех, то со священниками несколько сложнее. Тут возникают канонические вопросы. Когда священник хочет перейти из одной церкви в другую, то он должен получить от своего священноначалия отпускную грамоту, то есть письменное разрешение. И тут у них могут возникнуть проблемы, такое письмо могут просто не дать. В любом случае, эта процедура занимает время.
– Пока что службы идут в разных католических и протестантских храмах. Где вы будете служить дальше? Планируется ли строительство собственного храма?
– Мы очень благодарны всем, кто нас пускает в свои храмы служить. Но ясно, что нам нужен свой храм, свой кафедральный собор в Вильнюсе. Откуда-то надо начинать. Нам предлагали место, пока что думаем. Идея есть, но проекта как такового нет. Главное, чтобы наше строительство не вызвало недовольство местных жителей. И еще хорошо бы, чтобы нашлись меценаты, которые помогли бы этот собор построить.
– Как вы планируете выстраивать отношения с Виленско-Литовской епархией Московского патриархата? С одной стороны, именно эта епархия изгнала священников, которые теперь служат у вас. С другой стороны, эта структура остается в правовом поле Литвы.
– Ясно, что надо общаться. Конечно, две параллельные церкви в одном государстве – не лучший вариант, но у нас другого выхода не было.
– В Эстонии, откуда вы приехали, тоже две православные церкви – Эстонская православная церковь Московского патриархата и Эстонская апостольская православная церковь Константинопольского патриархата. И они сосуществуют уже почти 20 лет…
– В Эстонии, по сути, была такая же история. Естественно, когда с обретением Эстонией независимости в 1918 году связи с Советской Россией прервались, представители православной церкви в Эстонии обратились в Константинополь и попросили автономию. Они ее получили в виде Томоса в 1923 году [Томос – указ главы церкви по важному вопросу церковного устройства, в данном случае – по предоставлению автономного управления или автокефалии, то есть независимого статуса – Delfi]. Так, в Эстонии была одна православная Церковь до тех пор, пока не пришли Советы. В сентябре 1944 года советские войска заняли Таллинн. Немецкая оккупация сменилась советской. В марте 1945 года Эстонскую апостольскую православную церковь (ЭАПЦ), по сути, закрыли, сделав ее частью Московского патриархата. Ее руководитель митрополит Александр (Паулюс) и священники вынуждены были эмигрировать в Швецию. И в эмиграции им какое-то время удавалось сохранять церковную структуру. Но в 1978 году Константинопольский патриархат деактивировал Томос 1923 года. Когда же Эстония вновь стала независимой, ЭАПЦ была воссоздана, действие Томоса было возобновлено.
Но за это время, пока ЭАПЦ не действовала, очень поменялся контингент. Многие эстонцы из тех, что смогли дожить до независимой Эстонии, из православия перешли в лютеранство. В том числе из-за политики Русской церкви, которая заявляла, что церковнославянский язык – это единственный язык, который понимает Бог. На эстонском служили очень мало, очень много церквей закрывалось. При этом в советское время в страну завезли много новых, то есть уже не местных русских. Православные из их числа хотели вовсе не восстановления ЭАПЦ, а открытия приходов РПЦ. Так в Эстонии была восстановлена и ЭАПЦ, и открыты приходы РПЦ.
В 1996 году в Цюрихе ЭАПЦ договорилась с РПЦ, что эстонские приходы будут сами выбирать, к какой церкви присоединиться. При этом оговаривалось, что мы можем вместе совершать таинства, вместе служить литургию, что прихожане из одного церкви могут участвовать в литургии в храме другой церкви и так далее. Но в реальности это не сработало. В храмах московского патриархата эту практику не приветствовали. Например, когда в Пюхтицком монастыре, принадлежащем РПЦ, узнавали, что кто-то «ходил к эстонцам», тут же отправляли на исповедь – очиститься от «греха».
– Но при всей схожести ситуации, все-таки контекст отличается. Тогда было мирное время, а сейчас идет война. Виленско-Литовская епархия, хоть и заявляет о независимости от Москвы, но все же находится в юрисдикции Московского патриархата. А патриарх Кирилл активно поддерживает Путина в его войне против Украины. В этой ситуации, наверное, сложнее искать точки соприкосновения с РПЦ в Литве?
– Мне важно, чтобы не было войны между нами здесь, в Литве. Как найти мир – посмотрим. Будем молиться. Я ссоры не хочу. Я православный священник. Я – за православие, а оно есть везде. Здесь нюансы только политические. Хотя, я бы сказал, что война – это уже не политика. Политика – это то, что происходит до войны.
Как только я начну свою активную работу в Литве, надеюсь, получится встретиться с митрополитом Виленским и Литовским Иннокентием.
– А когда начнется ваша активная работа? Где будет ваша резиденция? В Литве?
– Да. Но пока что не знаю, где конкретно. Нам предложили дом, в котором мы могли бы сделать наш центр и резиденцию, но его еще надо обустроить. Пока что я останавливаюсь в гостинице, и поэтому приезжаю ненадолго, иначе мое пребывание в Литве обойдется экзархату слишком дорого.
Как только вопрос с моим проживанием в Литве будет урегулирован, я сразу приступлю к активной работе.
– Отец Иустин, расскажете, пожалуйста, о себе. Вы родом из Эстонии?
– Да, я родился в Эстонии в 1962 году. Когда мне было два года, началось правление Брежнева. Поэтому Хрущева не помню, а Брежнева помню хорошо. Когда он умер, я уже служил в Воронеже, в войсках связи. Кстати, в армии я попал на теплое местечко – на кухню. И что интересно, благодаря литовцу. Он очень хотел попасть в сержантскую школу, а меня устроил на свое место. Образования у меня специального не было, но я быстро подучился и даже стал начальником столовой. Но, конечно, если серьезно, пребывание в советской армии – это напрасно потраченное время.
– Из какой вы семьи?
– У меня семья неверующая. Даже наоборот: мой отец был идейным коммунистом. Он был первым секретарем комсомола района, в котором мы жили. Так что я сын коммуниста. Мама – просто хорошая женщина, которая не стала воевать с дураками, хотела мирно жить.
Конечно, таких людей в советское время было много, поэтому и начался застой. Как говорится, зло побеждает тогда, когда добро ничего не делает. Множество хороших людей ничего не делало, поэтому СССР так долго и протянул.
В общем, у меня "красный" бэкграунд. О первой республике – межвоенной Эстонии – в семье ничего никогда не говорили. Только помню, когда бабушка со стороны мамы пришла к нам жить, как раз в это время в Таллинне, в Пирите, проходила парусная регата Московской Олимпиады 1980 года. Первое место в одной из категорий тогда занял финский спортсмен Эско Рекхардт. И тогда зазвучал финский гимн – точно такой же, как гимн независимой Эстонии. Я был дома, смотрел телевизор. И вдруг, когда зазвучал этот гимн, бабушка пулей примчалась из кухни, встала у телевизора и запела. Для меня это было открытие!
Конечно, я был и октябренком, и пионером, но, когда пришло время становиться комсомольцем, я уже по-другому смотрел на вещи. Тогда, в 1970-е годы были очень популярны классы комсомольцев, когда весь класс сразу вступал в комсомол. И тут оказалось, что в нашем классе четыре человека не хотят в комсомол: одна девочка из верующей семьи, мои друзья и я. Наш классный руководитель, очень хороший человек, нас тогда просто спросил, будем мы все-таки вступать или нет. Мы твердо сказали: "Нет". А он ответил: "Хорошо. Меня попросили спросить. Вот я и спросил".
– Как вы пришли к Богу?
– Что касается Бога, я помню, что чувствовал присутствие Бога-отца, Всевышнего, уже в возрасте 12 -14 лет. Верил, что есть высшая сила, которая сильнее нас, людей. Но о Евангелии и Христе я тогда не знал.
В какой-то момент, в возрасте 14–15 лет, помню, захотелось попасть в храм на Рождество. А тогда вокруг дежурили дружинники или милиция. Теперь, когда я думаю, что знаю, что такое вера, трудно сказать, что это было: хотелось адреналина или протеста, когда в пубертат ты хочешь делать то, чего нельзя делать?
А еще тогда в Эстонии появились методисты из Англии [представители Методистской церкви, протестантской конфессии, распространенной в основном в Великобритании и США – Delfi]. У них были хорошие музыкальные инструменты – гитары, барабаны и так далее. Они так привлекали молодежь. Очень многие нынешние рок-музыканты начинали именно у методистов. Я тоже туда ходил, но в какой-то момент задумался: я сюда пришел музыкой заниматься или Бога искать?
Конечно, в Эстонии, если у человека появляется интерес к религии, он в первую очередь идет в Лютеранскую церковь. Тем более, что православие и в советское время, и даже сейчас прежде всего ассоциируется с Русской православной церковью, хотя в мире есть и другие православные церкви. Поэтому и я сначала пошел в Лютеранскую церковь и начал там изучать богословие. Интересно, что мой сосед по парте позже стал католическим священником, а я – православным. В общем, парта оказалась "неправильной".
– Так как вы стали православным?
В начале 90-х годов в Эстонии организовывались экуменические встречи, где мы старались говорить не книжным языком, а, как говорится, от сердца. Помню, я как-то рассказывал про себя, свои мысли о Боге в небольшом круге людей. И один из них, который был православным, сказал мне: "Что ты делаешь в лютеранской церкви? Ты же думаешь, как православный!"
Но после этого разговора мне еще потребовалось десять лет, чтобы прийти в православие. Постепенно я увидел, что в лютеранстве "забыли" то, что было раньше, то, что важно для людей. Я ясно чувствовал, что для меня это важно. Например, почитание святых. Еще мне было важно, чтобы ты осязал религию всеми органами чувств. И православной церкви все это есть!
И уже позже выяснилось, что половина моей семьи – из православных. В советское время об этом дома не говорили.