Сейчас она гостит в Вильнюсе, где 21 августа на сцене Русского драматического театра Литвы состоится спектакль "Кабаре Петрушевской" — с легендарным автором в главной роли.
В студии Delfi Людмила Петрушевская вспоминает о своем бегстве из страны из-за письма в поддержку литовцев в 1991 году и утвердительно отвечает на вопрос, можно ли сегодня написать такое же письмо в поддержку Украины.
Delfi: Что вас связывает с Литвой?
- Людмила Петрушевская: Я не только писатель, я ещё пишу музыку, песни, и у меня бывают концерты, и это довольно важная часть моей жизни.
Я кинулась защищать Литву, это было в ночь на 13 января 1990 года, когда советские танки вошли на площадь.
Моя студентка Даля Ибельхауптайте каждую ночь звонила, плакала. Она была в числе тех, кто стоял вокруг этих советских танков и не давал им ходу, это была молодежь.
Понимаете, как на площади Тяньаньмэнь, если танк идет на студента, то он идет не прекращает ход.
И мы страшно переживали. Даля плакала. Это моя студентка в ГИТИСе, она потом стала знаменитым режиссёром. Её все знали.
И я в эту ночь написала письмо литовскому народу: "Дорогие литовские братья и сёстры, простите нас. Фашисты из коммунистической партии во главе с их президентом потому вошли на вашу землю, что скоро их погонят отовсюду".
Я с этим письмом пошла в "Комсомольскую правду". Меня оттуда выгнали. Потом пошла на радио. В общем я поняла, что в Москве меня никто не поймёт.
И мы с Юрой Махаевым, - который тоже преподавал в ГИТИСе вместе со мной, был учителем Дали, - мы послали это письмо Дале. Даля отнесла его в "Саюдис" (Движние за восстановление независимости Литвы), и его опубликовали потом на русском языке в газете "Согласие".
А потом эту газету на русском языке привезли в Москву на Манеж. (Многотысячный митинг против применения военной силы советской армией в отношении Литвы прошел на Манежной площади 20 января 1991 года. – Delfi)
Газету расхватали все. И начали публиковать это моё письмо, в частности, в газете "Северная пчела" в Ярославле. А Ярославль - это до сих пор коммунистическое логово, красный регион.
На меня тогда возбудили уголовное дело по статье за оскорбление президента (от 2 до 5 лет заключения), запретили репетиции моего спектакля в театре имени Волкова. Это старейший русский театр. В общем сделали все, что могли.
Я уже вернулась в Москву. Это были детские каникулы, мы жили в Марьевке. И каждый день мне звонил следователь и требовал, чтобы я поехала в Ярославль. Ну я же не идиотка. Он тогда приехал в Москву, но ему дверь я не открыла. Тем более, что меня не было дома, я убежала. Няня с Наташкой, моей дочерью, не открывали.
И я взяла тогда детей, Федю и Наташу, младших своих, купила билет на поезд, - а тогда билеты на поезд продавались без паспорта, если на самолет, меня там, конечно, в аэропорту взяли бы, - и мы поехали в Гренобль на театральный фестиваль.
Двое суток ехали с килограммом гречневой каши. Денег не было совершенно. Это запомнилось в деталях. Единственный раз за двое суток купила детям батон в Турине, это было на границе уже с Францией. Батон и йогурт, который мы ещё не знали, и сыр, - такой, какой мы никогда не видели. Дети поели. В следующий раз это было уже на ночь глядя в тот же. В общем голодали мы как следует.
А потом я выступала на этом фестивале по-французски, толкала речь о положении женщин в России. А потом, - там жить негде было, - и мы поехали сначала в Париж, потом в Берлин. Там долго нельзя было оставаться, никто нас не ждал.
В Берлине у меня вышла книга "Meine Zeit ist die Nacht" - "Время ночь".
И тут начался путч Москве. И я поняла, что мне туда хода нет. Я ходила на улицу, плакала, рыдала, просто вопила. Никто меня не слышал.
Я не могла оставаться в Берлине. Я не могла жить не в России. И я попросила у мужа разрешение вернуться.
Пускай я буду сидеть. Но я буду сидеть среди русских людей, а это мои герои. А я всегда пишу, - писала и пишу сейчас, - пьесы, где герои русские люди. Это страшные пьесы. Но такова жизнь.
Понимаете, русская литература никогда не была оптимистической, светлой. Ну была, наверно, но это другое.
Сейчас я в замечательном городе Вильнюсе. К сожалению, Дали нет на свете уже, моей студентки.
И у меня 21 августа, в это воскресенье, концерт в Русском драматическом театре в Вильнюсе. И спасибо, что театр сохранился.
В этом театре Роман Виктюк ставил мою пьесу "Уроки музыки", - тогда, когда я была совершенно запрещена. Тем более, эта пьеса.
Вот сколько у меня связано с Литвой.
Не говоря уже о том, что любимое место было Нида. Там в Ниде дом Томаса Манна, его дача. Там я закончила свою пьесу, - специально, чтобы именно там, - потому что он был моим любимым писателем. Ну мистически всё связано. Это жизнь, она состоит из совпадений.
И я рада, что вот сейчас я здесь. Это, конечно, печально, но все-таки я здесь. И здесь не чужая мне страна.
Я вчера ходила по улице, где играли музыканты. И около каждого музыканта я пела. И вот этот аккордеонист замечательный, я ему пела, он на меня смотрел с такой любовью, потому что у него не было никого, кто бы с ним рядом пел. Ему мало подавали. У меня были только монетки.
Я благословляю его и всех музыкантов, всех актёров…
Я готова дать русскому театру новую пьесу, в которой рассказывается о жизни, семейной жизни лейтенанта КГБ. Ее, конечно, в Москве никто не поставит. Это комедия, но это трагедия тоже.
- Вы вспомнили о письме, которое написали накануне 13 января 1991 года. Если в тот ваш текст вставить вместо литовцев украинцев, это было бы сегодня так же актуально?
- Абсолютно. Но дело всё в том, что моя ситуация чрезвычайно зыбкая. Ладно меня бы посадили, но ведь меня выгонят из страны. Ведь тоже и Достоевский не все писал, не все мог писать из того, что он узнал у себя на каторге.
"Записки из мертвого дома" - великая книга. Но он многого не писал. Он не обвинял царя, тогда бы его место не было здесь.
Я обвиняю, конечно, царя.
Я отказалась от Государственной премии, потому что он мне вручал. Потом посыпались в интернете ядовитые замечания: а деньги ты вернёшь? Вернула я, премия была 1000 долларов. Я её распределило между инвалидами.
Ребята, наша жизнь, жизнь людей среди этих законов, среди этого начальства - это всегда жизнь партизанская.
Партизан не пойдёт с лозунгом на улицу.
- Мы видим зачатки партизанского движения в Беларуси, в России после 24 февраля, когда началось то, что российские власти требуют называть специальной военной операцией.
- Люди боятся слово "война". Люди боятся, потому что за это уголовное дело могут получить, а в Кремле боятся называть вещи своими именами.
Мне уже грозит примерно 5 лет за это интервью. Ну что ж… Сколько мне осталось… Мне 84 года.
- "Хотят ли русские войны" - песня на стихи Евгения Евтушенко была популярна с начала 1960-х годов. 24 февраля 2022 года – дает ли ответ на этот вопрос?
- Евтушенко боролся как мог. У него жизнь была совсем не похожая на, допустим, мою жизнь. Он ездил за границу. И он был зависим.
А я писала свои тексты, в которых мои читатели все понимали. Им не нужны были лозунги - долой там что-то… То письмо, которое я написала в Литву - это было исключительное письмо. Сейчас это было бы от 2 до 5 лет тут же.
Сейчас единственное, что они могут сделать, - не пустить меня на родину.
Пустите меня домой. Я русский писатель. У меня свои читатели. У меня и здесь в Литве свои читатели.
- Вы, знаете кого я вчера встретила на улице?
- Двух женщин из Беларуси, которые приехали на мой концерт. Это мои читатели. Это так интересно было!
На улице они подошли ко мне: "Людмила Стефановна, здравствуйте, мы из Беларуси, мы приехали…" Я чуть не заплакала.
- Ну Вильнюс этим и замечателен. Здесь можно встретить совершенно неожиданных людей очень часто. Важно отметить, что в Беларуси вас многие почитают, наверное, в том числе и за то, что вы в свое время поддержали людей, которые выходили на белорусские протесты в 2020 году.
- Да, конечно. Я как могу вообще говорю…
А вы знаете, для Достоевского, - то, что его не казнили, а посадили, - было началом новой работы "Записки из мёртвого дома". Но мне уже много лет, я, наверное, не выдержу. Ну ничего…
- Вы уже ответили на один из запланированных вопросов, собираетесь ли вы возвращаться в Россию.
- Я не то, что планирую, я скучаю, там у меня дочка, там у меня внуки, там у меня три правнука, старшему 18 лет, и у него есть девушка, и мы ждём праправнука. Это моя Родина – Москва. Это не Родина тех, кто в Кремле. ¡No pasarán! - как говорили испанцы.
- Вы можете сравнивать. Вы в России находились, сейчас в Вильнюсе, и у вас турне начинается, после Литвы вы поедете в другие балтийские страны. Улицы Москвы после 24 февраля и улицы Вильнюса - ощущается ли этот дух войны? Отличается ли атмосфера, насколько разные ощущения, чувствуется ли, что в Украине идёт война?
- Сегодня ночью в 5 утра гудел самолёт в небе. И я подумала, что началась война. Напали. И я опять не спала ночь. Но потом мне сын Кирюша сказал, что тут рядом аэродром. Но если аэродром, то там должно быть 10 самолётов, а не один.
Ну в общем, понимаете, мы боимся. Мы боимся неба. Мы, люди, которые живут в России, мы боимся неба.
Я же ребенок войны. И я знаю, когда самолеты летят… Мы были маленькие, и мы говорили "это мой Коля прилетел", а я говорю "это мой Володя полетел".
Родственник мой, он был в Сталинграде летчиком в 18 лет. Он умер в 95 лет. Он знал секрет бессмертия. Вот Сережа… мой Серёжа полетел… Это тогда была наша Отечественная Великая война по защите своей родины. Сейчас мы ничего не защищаем.
Мы защищаем Кремль что ли? Нет.
На нас никто же не нападал. Что делать русскому человеку? Ему некого защищать. Потому что никто не нападал.
Это тот народ, мой герой. Мои пьесы страшные с чудовищными героями. Я всегда писала правду, поэтому мои пьесы не разрешали.
- В интервью "Медузе", которое было опубликовано 13 августа, вы говорите: "Я верю в Украину, и в Россию я верую". Какие вы видите основания, что вам даёт силы веровать в Россию сегодня?
- Мои читатели, мои зрители. Понимаете, какая история? Они сейчас задавлены.
Вокруг них сейчас те люди, которые продают своих детей в армию, за деньги, надеясь на смерть и получение семи миллионов или сколько-то там… Это чудовищная, никогда нигде не встречавшаяся акция. Ну ведь деньги печатаются в огромном количестве в России…
Ребята, я надеюсь на то, что весь этот кошмар будет только в книгах по истории. И герои этого кошмара будут осуждены всем миром. Что сейчас и происходит.