Во второй части статьи „Память, солидарность, историк: переосмысливая историю Украины, Восточной и Центральной Европы" литовский историк Вильнюсского университета Григорий Поташенко предлагает последовать примеру украинцев, которые „находятся в авангарде новой концепции национальности и государственности", и разрушает путинский миф о об Украине - „детище советской эпохи“.
„Притяжение Литвы“ — это серия публикаций об истории, политиках, дипломатах, ученых, поэтах и людях других профессий и занятий, чьи имена звучат не всегда по-литовски, но их наследие стало неотъемлемой частью Литвы.
Перейдем к еще одному тезису В. Путина в упомянутой статье, в которой он говорит о том, что Украина возникла лишь в ХХ в. Путин считает, что „современная Украина – целиком и полностью детище советской эпохи“. Для многих историков ХХ в. – это удивительная и противоречивая новость. Здесь смесь пропагандисткой истории с долей лжи и умолчаний. Это еще одни пример яркой политизации истории.
Кто же тогда унаследовал традицию Киевской Руси? Только Москва?
И с каких это опор, так повелось. Ведь казаки в своем государстве – Гетманщине - уже в XVII в. считали себя создателями Киевской Руси. Эта мысль казаков не совсем верна, но право на свое наследие в Киевской Руси и особенно на Киев казацкая верхушка обозначала очень четко. Москва тогда вообще не считалась наследницей Киевской Руси.
Однако следует заметить, что среди части интеллигенции, особенно православного духовенства, Левобережной Украины тогда были и явно пророссийские взгляды. Это руськие (или староукраинцы) подсказали царям в Москве мысль о единстве народов.
В „Синопсисе“ киевского архимандрита Иннокентия Гизеля (1674 г.) говорилось о единстве Великой и Малой Руси, о единой государственной традиции Киевской Руси. По „Синопсису“, „славяно-російский народ“ был един. Но скорее всего это была проекция и утопия пророссийски настроенных украинцев. Попытка выдать желаемое за действительное. На лицо было их желание угодить Московскому царю.
Многие историки и языковеды с этим сегодня не согласны. Считается, что лингвогенез русского (старовеликорусского в XV–XVII вв.) в Северо-восточной Руси, как и лингвогенез „рус(ь)кого е(я)зыка“ („простой мовы“) в ВКЛ шел разными путями и в разных государствах. В данный период „рус(ь)кий е(я)зык“ ВКЛ известен также как украинский (староукраинский) и белорусского (старобелорусский) языки.
От одного корня эти два (или три) языка не происходят. Некоторые лингвисты вообще признают ненаучным деление всех славянских языков на три группы – южные, западные и восточные (иногда делятся на две группы – северославянскую и южнославянскую). Они считают, что даже между их современными вариантами имеются плавные переходы. Следовательно, такое деление условно, а не связано с ранними генетическими объединениями.
В XVII в. не было и единого „славяно-російского народа“, а шел процесс формирования двух (или три) домодерных „народов“: руських ВКЛ (часто их делят на староукраинцев и старобелоруссов) и русских (старовеликорусских) Московской Руси.
Иначе говоря, ничем, кроме как имперскими потугами на ассимиляцию восточных славян, нельзя объяснить это „вечное единство“ языков и народов или их деление на группы, затем попытку их „объединения“.
Как бы там ни было, в XVIII–XIX вв. все большaя часть жителей Украины, или Малой Руси, как ее называли в Российской империи, хотела отмежеваться от нового предложенного наименования „малоросс“ и идеи большого (затем триединого) русского народа. Несмотря на официальную русификацию и ограничения „украинофильства“ (после Валуевского указа 1863 г. и Эмского эдикта 1876 г.) шла национализация украинской истории, усиливалась роль родного языка в национальном проекте, возрождался и широкую популярность приобрел феномен казачества с их героической борьбой за свободу Украины. (Plokhy S., The Historian as Nation Builder, in Plokhy S., Ukraine and Russia: representations of the past. Toronto Buffalo London, 2008, p. 79-90.)
Так украинский поет Тарас Шевченко называл себя украинцем. Он мечтал о свободной и счастливой Украине. Как и самая известная в наши дни в Украине поэтесса Лари́са Ко́сач-Кви́тка (1871–1913). Она с 1884 г. вместо украинофильской „малоросски“ стала просто украинкой - Лесей Украинкой.
Другая часть украинцев (русинов) в Австро-Венгерской империи, еще в 1848 г. признанная как отдельный русинский народ, примеривала и все больше привыкала к самоназванию „украинец“ вместо „русин“ (споры „русофилов“ и „украинофилов“).
Известный украинский историк и будущий председатель Центральной Рады (1917–1918) Михайло Грушевский также был украинцем. Он всю жизнь положил на создание 10-томной „Истории Украины-Руси“. (Грушевський М., Історія України-Руси. Т. 1: До початку ХІ віка. Вид. друге, розширене. Львів, 1904.)
М. Грушевский бросил политический вызов утверждениям официальной российской историографии. Он считал, что Киевская Русь была украинским государством. Значит, Москва не является единственной наследницей традиций Киевской Руси.
Важным элементом концепции М. Грушевского являлось утверждение о непрерывном развитии украинской нации на протяжении 1000 лет. Интересным его обобщением было уверенность в широком демократизме украинцев, выразившемся в устройстве Гетманства. Это противоречило преобладавшим тогда в России монархическим, самодержавным началам.
Таким образом, в начале ХХ в. современный украинский национализм начал смело отрицать малороссийскую идентичность как ассимиляторскую. Так украинцы разрушали официозный проект тройственной русской нации и планировали создать свою государственность.
Так-что не Ленин и большевики, а украинское национальное движение решило создать собственное государство в ХХ в. Но в 1920-е гг. украинцам не удалось победить большевиков.
Наоборот, это Ленин разрушил надежды украинского национального проекта. Большевики шли на глубокие уступки и тактически поддерживали украинских большевиков, но совсем не независимость Украины во главе с Центральной рады Украинской Народной Республики М. Грушевским (март 1917 – апрель 1918), гетманом всея Украины Павлом Скоропадским (1918 04–12) или руководителем Директории Украинской Народной Республики Симоном Петлюрой (1918-1921).
Лозунг о самоопределении был важным пропагандистским элементом советской системы. Ленин до последнего дня верил в грядущую мировую революцию, а „придуманная буржуазией“ национальная культура со временем должна была сама умереть.
Итак, разве Путин или те суфлеры, которые писали текст летом 2021 г., не знали о украинском национальном проекте? Не могли не знать.
Для Путина, Украина – это не субъект истории, а объект или проекция других, внешних сил. Получается еще и проекция советских ошибок, как было с большевиками, которые по тактическим соображениям согласились на создание Украинской ССР в рамках СССР (1922 г.).
Позднего Путина трудно обвинить в социализме, утопизме и последовательной логике правления. Однако он мастер „стихийного империализма“ и футуризма, когда упорно говорит о воображаемом слиянии русского и украинского народов и до февраля 2022 г. туманно намекал на единство государств России и Украины. Для В. Путина Украина – в принципе неудавшееся государство, особенно эта риторика усилилась после шока в Кремле от Оранжевой революции в Украине 2004 г.
Таким образом, в своих крайне политизированных исторических рассуждениях В. Путин переформулировал прошлое и разошелся с истиной. В этом чувствуется также националистический, русский империализм, сформировавшийся в XIX в. Если кто-то не согласен с культурной, религиозной и политической русификацией, то их преследуют, депортируют - подвергают репрессиям и геноцидным практикам. Именно эта версия „правды“ империалистического национализма отрицает существование Украины как отдельной и независимой страны.
Парадоксы старого империализма: от сотрудничества до вражды и преследований
Парадокс также в том, что официальный российский империализм нередко преследовал также часть этнических русских или предавал забвению их память.
Наглядные тому примеры история гонимых староверов („раскольников“). Во второй половине XVII и XVIII вв. после реформ патриарха Никона и огненно-жестоких гонений староверы массово убегали из России и поселились в ВКЛ. Староверы стали одним из самых больших этноконфессиональных меньшинств ВКЛ. Однако в результате разделов Польско-Литовского государства в 1772–1795 гг. Российская империя захватила значительную его часть. Староверы Литвы, которые составляли большинство русских до 1914 г., снова стали запрещенной и преследуемой конфессией до 1905 г.
Важно и другое. Большинство жителей восточных земель ВКЛ были руськими, т.е. потомками восточных славян Киевской Руси (это предки современных белорусов и украинцев). Другие восточные славяне или собственно русские (старовеликорусские) жили в Северо-восточной Руси, позже Московской Руси, то есть вне пределов ВКЛ. Среди них к 15 в. сложился особый язык, который называют старорусским или старовеликорусским (новый русский литературный язык ведет свою традицию с XVIII в). При этом некоторые современные лингвисты замечают, что древненовгородский диалект имел все шансы выделиться и развиться в самостоятельный язык.
Часть этих русских также эмигрировали в ВКЛ, а некоторые их земли входили в состав ВКЛ. Но здесь русские переселенцы (тверичяне, москвичи, новгородцы и др.) в XIV-XVI вв. составляли незначительную группу. Однако некоторые представители знати, прежде всего женщины, принадлежали к высшему слою политической элиты Великого княжества Литовского и даже к правящей династии Гедиминовичей. Незначительные группы русских эмигрантов, беглецов и пленных тогда в старой Литве не создали более или менее постоянной русской общины.
В 1349 (1350) г. великий князь литовский Альгирдас (Ольгерд) женился вторым браком на дочери великого князя тверского Александра Михайловича Ульяне (Иулиании, ок. 1330–1399 г.). Альгирдас выстраивал имперские планы о включении огромных земель Руси, бывших к тому времени вассалами Золотой орды, в состав ВКЛ. Для этого браки с северорусскими княжнами служили укреплению влияния Литвы на востоке. Два из сыновей Альгирдаса и Ульяны – Ягайла (Ягайло) и Швитригайла (Свидригайло) – стали великими литовскими князьями, а Ягайла – еще и королем Польши и основателем династии Ягеллонов.
Ульяна была ревнивой христианкой и распространяла православие в ВКЛ. После смерти мужа в 1377 г. и второго прихода к власти в 1382 г. Ягайло Ульяна участвовала в организации литовско-московского союза. Она планировала династический брак Ягайло и сестрой Дмитрия Донского и выдвигала проект православного крещения древней Литвы. Однако после католического крещения сына Ягайлы в 1387 г., она была вынуждена окончательно устраниться от общественной жизни в столице Вильнюсе и уехала в Витебск. В 2018 г. Ульяна (в иночестве Марина, Марфа) причислена к лику местночтимых святых как благоверная княгиня в Украинской православной церкви.
В династии Гедиминовичей была и еще одна русская по происхождению женщина, точнее ее корни были русско-греческие. В 1494 г. Елена Ивановна (1476-1513) стала женой великого князя литовского Александра Казимировича, а с 1501 г. фактически и королевой польской (будучи православной, так и не была коронована). Она была дочерью великого князя московского Ивана III Васильевича и Софии Палеолог. Елена также заботилась о развитии православия в Литве и неплохо ладила с мужем Александром и придворными гуманистами. Кроме того, Елене следует признать титул первой женщины „писательницы“ в старой Литве. Её письма (возможно, её продиктованные или лишь подписанные) к отцу, матери, братьям и католическим епископам в 1497–1503 гг. послужили началом эпистолярной письменности женщин Великого княжества Литовского.
Нередко забываем одно важное явление. В конце 14 – начале 16 вв. Смоленские земли (затем в 1611–1654 гг.) и северорусские удельные княжества Белев, Одоевск, Воротынск и другие), расположенные по верхнему течению Оки, к тому времени бывшие вассалами в Золотой орды, – были захвачены или попали в политическую орбиту ВКЛ. Их князья стали вассалами великого князя Литовского, служили ему, сохраняли православие и пользовались территориально-культурной автономией. (Potašenko G., Multinational Lithuania: History of Ethnic Minorities. Kaunas: Šviesa, 2008; Кром М. М., Меж Русью и Литвой. Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в. 2-е изд., доп. Москва, 2010.)
Русские, то есть жители этих северорусских княжеств, которые ныне составляют этнически русские земли на западе России, были одним из самых крупных территориальных этнических меньшинств в ранний период ВКЛ. Они составляли от 125 тысяч до 250 тысяч всех жителей ВКЛ (5–10%).
Однако в первой трети 16 в., то есть 100–120 лет спустя, эти восточные земли ВКЛ, как и самостоятельные Новгородская (1478 г.) Псковская (1510 г.) республики, были „возвращены“ в состав окрепшего Московского великого княжества (с 1547 г. Русского царства), окончательно освободившегося в 1470-е гг. от 230-летней власти золотоордынских ханов. Это не напоминало наследования уделов или договорных отношений. Это было итогом имперской экспансии, войн территориального захвата великих московских князей (порой не взирая на волю их элиты и тем более многих жителей), а также перехода части удельных князей восточных земель ВКЛ на московскую службу.
В 1560-е гг. во времена опричнины Ивана Грозного возникла новая волна беглецов из Русского царства в ВКЛ. В 1564 г. в Литву бежал один из самым известных деятелей Андрей Курбский. Он был храбрым воеводой и хорошим писателем, принимал участие в завоевании Россией Казани, сражался с ордой крымского хана. (Venclova T., Bergdžios pastangos: kunigaikščio Andrejaus Kurbskio istorija, in Vilties formos: eseistika ir publicistika. Vilnius, 1991, p. 384-392; Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Москва, 1993, с. 214-250; Филюшкин А. И., Андрей Курбский. Mосква, Молодая гвардия, 2010.)
„Юный, бодрый воевода“ Курбский был хорошо принят в Республике Обеих Народов, как тогда называлась Польша и Литва, королём Сигизмундом II. В 1568 г. он получил имение на Волыни, владение в Упитском (Паневежском) повете и воевал с Россией. Склоняя Курбского к измене, король Сигизмунд II Август показывал всему московскому боярству „блистательный пример щедрости польского короля“ и то, как он компенсирует „предателям“ имущественные потери в России.
Предшественник русских диссидентов оправдывал свою эмиграцию в письмах царю Ивану Грозному. В них он обвинял царя в невиданном преследовании своих подчиненных. Тиран и своеобразная художественная натура царь Иван Грозный ответил Курбскому. Эти письма – один из известнейших памятников великорусской письменности. В определённом смысле эти письма также являются частью наследия культуры старой Литвы, поскольку один из героев этой истории – Курбский – писал свои письма царю из ВКЛ.
Кроме того, А. Курбский был известным деятелем просветительного кружка князя Константина Острожского. Одно из самых известных его сочинений – политический трактат „История князя великого Московского“ (1573?). В нём он высказался за справедливого царя и ограниченную советниками власть монарха. Подобно Ивану Грозному, Андрей Курбский трактовал верховную государственную власть как Божий дар и называл Россию „Святорусской империей“. Здесь же была раскрыта „варварская“ история Москвы, подпитанная страшной мыслью о том, что после смерти Сигизмунда Августа Иван Грозный может быть избран на трон Республики.
В истории Литвы Андрей Курбский – один из самых ярких и достаточно неоднозначных русских деятелей. Одни видят в нём узкого консерватора, человека ограниченного, но самомнительного, сторонника боярской крамолы и противника самодержавия. Измену его объясняют расчетом на житейские выгоды, а его поведение в старой Литве считают проявлением разнузданного самовластия и крайнего эгоизма. По убеждению других, Андрей Курбский – личность умная и образованная, честный и искренний человек, всегда стоявший на стороне добра и правды. Его называют борцом с московским деспотизмом и первым русским диссидентом.
Историки в поисках альтернатив
Уже в 19 в. имперский национализм создал свою версию происхождения государства, нации и прикрывался речами о цивилизаторских миссиях больших народов, якобы избранных Богом. Чрезмерный имперский национализм опасен и одержим национальным величием. Это ярко проявилось также в годы двух мировых войн и многих других конфликтах в XX веке.
Историки явно сопротивлялись этой тенденции имперского национализма. Назову два таких направления в современной историографии.
Первое, именно борьба с такого рода национализмом лежит в основе многоперспективного подхода в историографии, в частности и литовской историографии
Второе направление в историографии, борьба с крайними формами национализма лежит также в нынешней популярности транснациональной истории. Транснациональная история – это направление в изучении истории, которое возникло после 1945 г. в приграничных регионах, где смешивались народы и нации, таких как Эльзас, Лотарингия, Силезия и Западная Украина. Эти регионы создавали проблемы для доминирующих государств, веривших в свою „цивилизаторскую“ миссию, таких как Франция, Германия или Россия.
Транснациональная история стала академической дисциплиной в 1980-е гг. прежде всего на Западе. Она представляет собой, с одной стороны, критику национальных и имперских традиций историографии. Она бросила вызов давнему предположению, что нация является основной единицей исторического анализа. C другой стороны, транснациональная история является и их преемницей.
Вообще можно выделить три типа большого повествования, которые разворачиваются в современных исторических нарративах (Ср. Rusen J., Istorika: istorikos darbų rinktinė. Vilnius: Margi raštai, 2007, p. 39–108, 202–210, 261–286; Bumblauskas A., Lietuvos didieji istoriniai pasakojimai ir Vilniaus paveldas, in Naujasis Vilniaus perskaitymas: didieji Lietuvos istoriniai pasakojimai ir daugiakultūris miesto paveldas / redkolegija: Aю Bumblauskas (pirmininkas) ... [et al.]. Vilnius: VU leidykla, 2009, p. 15–47):
- традиционный этноцентризм. Основным объектом рассмотрения является политическая история и ведущие идеи эпохи, в частности история народа;
- великодержавный или имперский нарратив. Он основан на ясном и, по сути, „средневековом“ представлении о том, что вся территория княжества или империи является даром Бога. Сейчас сторонники такой позиции говорят, что история — это арена неумолимых исторических законов, где происходит борьба крупных политических формирований.
- современный либеральный этноцентризм, или многоперспективный подход к истории.
(Ср. Bumblauskas A., Lietuvos Didžioji Kunigaikštija – tautų atminties vieta: nuo istoriografinio mandagumo prie Septynknygės idėjos, in: Lietuvos Didžiosios Kunigaikštystės istorijos ir tradicijos fenomenai: tautų atminties vietos. Sud. A. Bumblauskas, G. Potašenko, Vilnius: VU leidykla, 2013, p. 15–43.)
Многоперспективный подход к истории лучше применим к дискурсу понимания современного мира, но это не значит, что он доминирует. Как раз наоборот, он в меньшинстве.
Этот подход включает такие важные идеи как демократия и права человека, включая права меньшинств, умеренный или открытый национализм, умеренное признание Другого. Добавим признание разных точек зрения и их постоянный диалог критику.
Историю можно писать из Вильнюса, Киева, Варшавы Минска или Москвы. Важно искать точки соприкосновения, общие темы и процессы. Когда возникают сложные вопросы и серьезные разногласия, их не игнорируют, а обсуждают и представляют разные версии истории.
Это не означает, что историк не должен учитывать интересы своей страны, коллективную или личную идентичность. Поэтому история как повествование полифонична, многоголосна. И каждая страна и даже каждое поколение пишут свои истории.
Многоперспективный исторический нарратив помогает лучше понять важность многогранного подхода (негативно оцениваемого традиционными российскими, литовскими и др. историками XIX-XX вв.) к истории своих стран и регионов, в том числе Литвы и Украины. Это раскрывает новые направления исследования древних и современных обществ Восточной и Центральной Европы, различные способы их анализа и описания.
Так в многоперспективный подход, в частности в русле открытости к истории Украины, подразумевает и новые прочтения, новой образ как старой Литвы, так объединенного Польско-литовского государства. Учитывая многокультурную сущность и наследие ВКЛ и Речи Посполитой Обоих Народов немало историков говорит о Республике Трех, Четырех[11] или многих народов, включая прежде всего поляков, литовцев, украинцев и беларусов.
Конечно, в современном мире переосмысление истории Украины и Восточной и Центральной Европы также будет зависеть от того, как будут обновляться исследовательские темы, проблемы и направления в украинистике. Будут ли боле эффективно сотрудничать украинские истории между собой и с коллегами из других стран.
Однако более сложной проблемой будет то, как удастся развивать такие исторические нарративы, которые позволили бы сочетать разные научные подходы и толкования в национальных с общечеловеческим ценностями, профессиональной этикой и нормами международного права ради общего блага.
Таким образом, в XXI веке нам предстоит существенно переосмыслить представление о существовании „исторических“ и „неисторических“ народов, связанное с понятием государственности.
Мне кажется, что украинцы находятся в авангарде этой новой концепции национальности и государственности. Они мужественно борются за свою свободу и за свободу всех народов, в том числе малых, которые часто обвиняют в неисторичности, за их право на самоопределение.
Историкам следует последовать их примеру и перестать стереотипно ассоциировать идею нации с фашизмом, имперским или советским руссоцентризмом.
Украинцы пишут новую национальную историю своей кровью. В глобальном мире они призывают людей, народы и государства, верующие в свободу, демократию, уважение к человеческому достоинству, право и справедливый мир, объединиться против автократии и тирании. Они призывают к солидарности ради этих ценностей.