- Итак, события 91 года.
- Я работал тогда в "Независимой газете", мотался по всей стране. Накануне тех событий мы узнали о том, что в Вильнюсе будет какое-то обострение и что-то должно произойти (как всегда по журналистским каналам такие утечки происходили). До нас донеслось, что Центр (Москва) что-то такое собирается сделать в Балтике, которая активно тогда уже шла по пути отделения. Мы поняли, что надо срочно лететь в Вильнюс. Рванули за билетами, а билетов нет, причем не просто нет, а отменены все рейсы. Это утвердило нас в мысли, что будет что-то нехорошее.
Поезда тоже не ходили. Было совершенно непонятно, как добираться до Вильнюса. Чем больше мы осознавали, насколько это трудно сделать, тем больше понимали, что надо срочно там оказаться. Мы полетели в Минск. Прилетели поздно вечером, нашли таксиста, пожилого дядьку-белоруса, крепкого коренастого, на Жигулях. И говорим: "Нам в Вильнюс". Мы нервничали, он гнал, мы просили побыстрее ехать и, в конечном счете, мы ночью въехали в Вильнюс. Слышим отдаленную стрельбу. Этот невозмутимый дядька на нас смотрит - куда дальше? Говорю: "На звуки!" Он: "Зачем я туда поеду? Там стреляют!" Мы ему: "Отец, ты же белорус (он был явно такой пожилой советский человек), вы же герои все тут, партизаны, Брестская крепость, Беловежская пуща, партизанская Беларусь! Кто-то там где-то "пукает", а ты испугался?". Мужик заржал: "Вот, сволочи, купили!"
И мы поехали на выстрелы. Оказалось, что это все происходит у вильнюсского Телецентра. Мы, собственно, влетели туда уже под занавес захвата. Там носился, метался какой-то народ. Лежали раненые, которым пытались оказывать помощь. Несколько раздавленных танками легковушек, искореженные заборы, кровь на земле. Я все это снимал.
На следующий день мы сидели в Парламенте, к которому тоже подошли российские войска. Это был первый осажденный Парламент в моей жизни. Прошел слух, что будут выкуривать газом. Парламентская пресс-служба раздала противогазы иностранным журналистам. Потом, правда, выяснилось, что противогазы не работали, один у меня хранился лет 25, как сувенир на память об этих событиях.
Это все было очень сильно и страшно. Я первый раз ощутил тогда, что ты в ловушке, что ты окружен силами, которые тебя могут раздавить. Но уходить нельзя, поэтому все стоят и сидят у дверей и во дворе здания Парламента.
Штурма не произошло. Народу было много, все было очень, очень горячо, живо, красиво и духоподъемно. На следующий день собравшиеся защищать свое новое независимое правительство люди жгли перед зданием Парламента партбилеты и советские паспорта и нанизывали их на какие-то прутья арматуры, которой пытались огораживать Парламент, чтобы защитить его как-то от предполагавшегося штурма. Это были первые баррикады вокруг Парламента, которые я видел в своей жизни. Потом уже был Белый дом в Москве, другие места. Вот это был первый опыт защиты народом Парламента, того правительства, которое они выбрали. Это очень сильные воспоминания. В отличие от последующих событий в Москве, это все выглядело, конечно, очень печально, потому что в Москве было гораздо больше людей у Белого дома во время путча. Было оружие, была охрана Белого дома, какие-то способы и возможности себя защитить. А тогда в Вильнюсе я помню несколько человек с охотничьими ружьями, которые сидели у входов, они у меня есть на снимках. И все! И народу было не так много, поэтому справиться с ним было вполне возможно. Это был чисто символический жест, демонстрация силы духа и желания свободы.
А потом через два дня были совершенно грандиозные похороны 15-ти человек, которые погибли во время штурма Телецентра. Было такое ощущение, что на улицы вышел не только весь Вильнюс, а вся Литва. Все переулки и улицы города были заполнены людьми. Бесконечная процессия тянулась, тянулась, тянулась. Мы сидели на крышах старых домиков с другими фотографами и репортерами, снимали сверху это море людей. Это было конечно очень круто и так эпично! Очень хорошо помню эти дни. Мы сидели на покатой крыше, упершись ногами в черепичный водосток. Я сидел выше всех, чуть ли не на коньке какого-то старого домика. Шел дождь, на крыше было скользко и в какой-то момент я начал съезжать по скату крыши вниз и ухватиться не за что, у меня два фотоаппарата, сбоку сумка висит. Я понимаю, что сейчас я сыграю вниз в толпу. А там высоты три или четыре этажа. И тут меня уцепил за шиворот и остановил мое плавное сползание с крыши такой замечательный Саша Земляниченко, вечный фотограф Associated Press.
- А как погибли эти 15 человек?
- По-разному. Я снимал некоторые тела в морге. Нас, журналистов, пустили для того, чтобы продемонстрировать травмы, которые были получены. Причины смерти были разные. Некоторые были раздавлены техникой, попав под танки. Были какие-то странные резаные раны, возможно нанесенные штыком или ножом, может быть саперной лопаткой, как это было в Тбилиси. Были какие-то явные порезы. Кто-то был с пулевыми ранениями. Несколько тел было очень искореженных, просто раздавленных.
Было довольно много пострадавших, раненых. Когда мы приехали к концу самого побоища, при нас увозили каких-то пострадавших раненых. Была "скорая", медики. Везде была кровь: на земле, на асфальте.
- Дима, ты видел российских солдат? Какие они испытывали эмоции? Что считывалось с их лиц?
- Видел, да. Но видел издалека, сначала в Телецентре видел, они за забором стояли с автоматами, стояло несколько БТРов с оружием, направленным на людей. Я не наблюдал каких-то особых эмоций на лицах солдат, было темно, они стояли, мрачно собравшись, нахохлившись. Понять, что они чувствуют, что они думают, было трудно. Стояла цепочка из десантников. Люди пытались им что-то объяснять, вызывать их на разговор, но появился офицер и отвел эту цепь назад подальше, чтобы у людей не было возможности агитировать солдат. А потом около Парламента видел, но уже в отдалении, что подъехали какие-то грузовики, потом несколько боевых машин. Какое-то время они простояли, но это было очень призрачно, потому что мы внутри, вокруг темная ночь. Появились тени военной техники. Все напрягаются, все ждут, что сейчас начнется штурм, но танки растворяются, как бы исчезают. Потом стало известно, что их отвели.
- Потом ты уехал?
- Да я был здесь еще несколько дней. Мы мотались еще по стране, ездили в Каунас, еще куда-то, смотрели как развивается ситуация в разных городах.
- А в 1989-м году в августе ты снимал Балтийский путь?
- Снимал, да, есть у меня фотографии это цепи. К сожалению, тогда в девяностых у меня пропало очень много фотографий. Это такая трагическая история.
- Ты недавно ездил в Москву. Какой ты ее увидел теперь, на фоне всех событий этого года?
- Это очень странно. Почти все закрыто, и ты идешь по такому странному пустынному ангару и там где-то что-то светится вдали открытое…
- "Москвошвея"?
- "Москвошвея", да-да-да. Это что-то очень странное. При том, что продуктовые - это все нормальные магазины, просто там чего-то нет. Ассортимент скудный очень.
- Литовского сыра нет?
- Сыра вообще нет никакого! То есть сыр есть, но это не назовешь сыром (то, что я пробовал).
- Дима, как тебе сегодняшняя Литва?
- Она производит впечатление достаточно удобного, очень спокойного места. Очень какого-то тихого - я люблю это. Такое нормальное место для проживания. Я здесь не живу, мне очень трудно судить обо всех особенностях здешней жизни, обстоятельств, экономики, работы и так далее. Но мне находиться здесь приятно. Здесь комфортно, спокойно и уютно.
- Безопасно?
- Да-да-да, именно безопасно, в первую очередь. И, конечно, я не чувствую в отношении себя каких-то отрицательных эмоций со стороны местных жителей.
Традиционно я всегда так в любом месте стараюсь на местном языке произносить какую-то фразу: здороваться, что-то спросить или попросить и так далее, а потом, как правило, перехожу на английский. Я не знаю, насколько сейчас литовцы владеют русским языком, понятно, что все старшее поколение, поэтому я пытаюсь переходить на английский где-то на улице, в магазине, в кафе, но на втором слове мне говорят "давайте по-русски?" И дальше спокойно со мной говорят по-русски без каких-то либо особых эмоций.
Я бы хотел отметить, что вовсе не воспринимаю это, как должное. С другой стороны, я стараюсь говорить по-английски не потому, что стесняюсь русского языка. Просто я понимаю возможные чувства людей в отношении России и не хочу лишний раз оскорблять их слух и создавать повод для лишних мало кому интересных объяснений или оправданий с моей стороны (хотя и готов всегда сказать о своей позиции). Честно говоря, я вообще не испытываю этого "чувства вины русского" (пусть и бывшего, неважно). Но если бы я всю жизнь прожил в другой стране, я бы, возможно, и сам относился с неприязнью ко всем, кто из России. А казнить себя бессмысленно и непродуктивно.И уж точно не надо винить кого-то в нелюбви к русским в этой ситуации. Вот за что мне стало бы стыдно, если б я стал жаловаться на эту нелюбовь или требовать для себя каких-то преференций, как "хороший русский".
Еще интересный случай. Вчера мы сидели в уличном кафе с приятелем. Проезжает достаточно солидного возраста человек на самокате и мой приятель, бросив взгляд, сказал, что это бывший мэр, который тут живет за углом. Я вспомнил, как мне в Праге уступил дорогу премьер-министр. Это отдельная история. Теперь я понимаю, что это вполне естественно здесь. Да, это такая нормальная европейская ситуация.
Я очень хочу прокатиться по Литве. Я много жил в Литве в детстве. Еще в Советском Союзе мы часто приезжали сюда с родителями. Мама лечилась на водах, мы немножко путешествовали.
- Друскининкай?
- Друскининкай, очень помню Тракай, Паневежис и озерную часть. В озерной части мы плавали с отцом на лодках. Я любил эти края и мне очень хочется посмотреть, как сейчас выглядят те места, которые я помню с детства.
- Теперь о войне в Украине.
- Это ужасающее государственное преступление Российской власти. Что еще можно тут сказать?
- Как для тебя началась эта война?
- Как для всех, наверное. Я читал много и где-то за неделю обрушилась информация о подготовке. Я вполне верил, что действительно начнется. Я ждал этого рано или поздно. Я вообще ждал каких-то серьезных военных действий со стороны России, потому что, собственно, они уже давно ведутся. Была Грузия в 2008 году, в 2014 году был откровенный захват Крыма, были эти республики с их «ихтамнетами». Военная агрессия проявлялась уже давно, просто не в таких масштабах. Такой вот настоящей ужасающей войны не было. Она когда-то рано или поздно должна была произойти. Я только гадал какое будет направление, кто будет объектом.
- Ты имеешь в виду, что это вполне могла быть Грузия или Литва?
- По ситуации, да. Какая карта будет разыграна, какая ситуация сложилась, какая провокация или какой повод найден или подарен кем-то. Вот и все! Украину просто начали «осваивать». Это было логично. Но они пребывали в какой-то своей реальности, не вполне достоверной, потому что уже в 2022 году было понятно, что расправиться с Украиной или захватить ее и диктовать военным путем какие-то условия уже невозможно. Это уже не 14-й год. Это было безумие с их стороны и просто большая стратегическая оплошность. Надо называть вещи своими именами.
- Как ты думаешь, реально ли привлечь Путина к ответственности на международном трибунале?
- Это же не от меня зависит, не от тебя. Это зависит от мирового сообщества, которое либо будет проявлять отчетливость позиции и решительность, либо не будет и будет играть как всегда, танцевать канкан. А вообще реально, конечно.
