В интервью DELFI в ходе проходившей в конце прошлой недели традиционной ежегодной "Снежной встрече" экспертов и политиков в Тракай он также отметил, что Украина под руководством президента Виктора Януковича не готова к более глубокой ассоциации с ЕС. Тем не менее, он не склонен считать ноябрьский саммит Восточного партнерства последним шансом, поскольку переговоры и процессы могут занимать десятилетия.
- Среди аналитиков, большей частью российских, есть мнение, что внешняя политика России в 2013 году была успешной. Есть и более резкие выражения: российское руководство во главе с Владимиром Путиным во внешней политике нанесло Западу три пощечины: Сноуден, Сирия и Украина. Вы согласны с таким мнением?
- Я думаю, что ответ зависит от временных рамок, которые вы устанавливаете. В очень краткосрочной перспективе — вы правы. В среднесрочной и долгосрочной перспективе — нет. Возможно, Э.Сноуден — это единственный успех, но это не столько успех для России, сколько на самом деле затруднение для США.
- Освобождение Михаила Ходорковского тоже можно называть своего рода внешней политикой?
- Какой бы ни была подоплека освобождения М.Ходорковского, мы должны быть этому рады, поскольку его освобождение было необходимым. Я думаю, лично он может лучше использовать свое время в Швейцарии, борясь за политические права и права заключенных в России, чем если бы он находился в российской тюрьме. Но давайте вернемся к двум другим аспектам первого вопроса.
Сирия. Это правда, что Россия с нашей точки зрения большую часть времени была для нас бесполезной. Мы не могли в Совете безопасности (ООН — DELFI) выработать общей политики. Что Россия делает в Сирии, если смотреть на это в узкой перспективе? Она пытается следовать политике великой державы, суперждержавы и подавать сигналы США о том, что мы не поддерживаем смены режима в любом формате, что мы очень влиятельны и вы ничего не сможете без нас сделать.
В то же время Россия защищает власть Башара Асада или помогает сохранять режим Б.Асада у власти. На самом деле она помогла вскормить радикализацию в рядах сирийской оппозиции, о чем ее все время предупреждали. Они наоборот помогли создать то, от чего их предостерегали. И это не может быть российским интересом.
Россия — квинтэссенция государственничества, она может иметь дело с государствами в очень традиционном смысле, она не желает иметь дел с конфессиональными сообществами Ближнего Востока. Сирия распадется, и есть группировки Аль-Каеды, которые доминируют в некоторых районах Сирии, и это не в интересах России. Быстрые изменения в Сирии — это может быть или является способом упредить Аль-Каеду. Так что, если у России и есть некоторые успехи здесь, то не в среднесрочной и долгосрочной перспективе.
По поводу Украины, я думаю, у нас тоже должен быть более дифференцированный взгляд. Я придерживаюсь мнения, что Украина под руководством президента Виктора Януковича была и есть не готова приступить к более глубокой ассоциации с ЕС, несмотря на то, что делала или делает Россия.
Представьте, если бы Украина подписала соглашение об ассоциации в Вильнюсе и украинское руководство продолжало бы оставаться не готовым к какой-либо существенной экономической или политической реформе. И украинская экономика находилась бы в стагнации следующие два-три года. Я думаю, что в качестве реакции, украинское общество в 2016-2017 гг. за недостаток прогресса обвиняло бы ЕС. Заинтересованы ли мы, европейцы, в этом? Я думаю, что нет. Я полагаю, что мы должны предоставить Украине все перспективы ассоциации и даже членства в долгосрочной перспективе, как только она будет готова к изменениям и реформам.
- Если говорить об Украине, то для Литвы в ходе председательства в ЕС это было важным вопросом. Многие эксперты, а также политики утверждали, что Вильнюсский саммит может стать последним шансом для Украины в плане подписания этого соглашения...
- В политике никогда не бывает последнего шанса, без всякого сомнения, и в политике соседства и расширения ЕС. Процесс большого расширения на Восток продолжался последние двадцать лет. Мы обсуждали и вели переговоры об ассоциации с Турцией почти 30 лет. Некоторые процессы затягиваются надолго, поскольку они сложны и для европейцев, и для некоторых из этих стран. Чем больше страна, тем она сложнее. Если говорить о странах Балтии, то вы прошли через жесткий период в процессе становления членами ЕС. Но страны меньшего размера также лучше приспосабливаются и им легче сменить направление.
- Страны Балтии и Украина сейчас находятся в разных ситуациях...
- Конечно, страны Балтии сделали это, возможно, какие-то проблемы остались, но в основном вы прошли сложный процесс трансформации. Украина же — очень большая страна, она разделена изнутри, там есть огромная несовременная, устаревшая производственная инфраструктура. И в большей части страны, что соответствует этой инфраструктуре, менталитет остается соответствующим постсоветской политической и политико-экономической мысли, что делает Украину слабой. Я не говорю, что он не изменится, в какой-то степени он изменится, но это может занять гораздо больше времени, чем в Польше или странах Балтии. Однако я не думаю, что Вильнюсский саммит был последним шансом для Европы и Украины, чтобы выйти к новым процессам и новым отношениям. Мы это видели даже после саммита. Мы получали сигналы из Украины о том, что не нужно останавливаться, и мы видим людей на Майдане, которые говорят, что это не конец, и мы хотим быть услышанными, поскольку хотим быть европейцами.
- Как вы в общем видите перспективу Восточного партнерства? Как видно, не все страны в ней заинтересованы...
- Страны вроде Беларуси, конечно же, не заинтересованы в ней.
- Имеются в виду страны ЕС. Известно, что далеко не для всех эта инициатива представляется важной и необходимой...
- Вы правы, некоторые страны заинтересованы, некоторые — нет. То же самое происходит и с Южным соседством. Это естественно. Непосредственные соседи гораздо больше заинтересованы в таком соседстве. Вполне понятно, что интерес Польши к Украине сильнее, чем у Ирландии или Великобритании. Греция, Испания и Италии больше заинтересованы в Южном соседстве, чем Литва.
- Германия стала проявлять больше интереса к Восточному партнерству. Так ли это?
- Да, она более активна, чем раньше и чем некоторые другие страны. И процесс связан с весом Германии в ЕС. В ЕС очень трудно запустить любую инициативу, если Германия ее не поддерживает. Другой момент — географическое расположение Германии, мы находимся по большей части в географическом центре Европы. Шенгенское соглашение и свобода передвижения без какого-либо пограничного контроля внутри ЕС — одно из главных достижений ЕС. И мы являемся настолько же средиземноморским государством, как и восточноевропейским, потому что кто бы не въехал в Румынию или Польшу, то садится на поезд, и он в Берлине. То же самое с теми, кто въезжает в Италию. Германия открыта, является основной целью мигрантов, которые отчасти приезжают по очень понятной причине — экономика Германия находится в довольно хорошем состоянии. Так что да, Германия сильно заинтересована в этом (соседстве — DELFI).
Есть, конечно, и третий аспект — политический. Если мы хотим, чтобы ЕС стал союзом во всех смыслах этого слова, который вместе планирует стратегические действия, то с точки зрения Берлина важно сотрудничать с партнерами в Центральной Европе и принимать их интересы также серьезно, как и интересы западных и южных соседей внутри ЕС.
- У стран Балтии есть очевидные проблемы с Россией. Достаточно ли, по вашему мнению, ЕС уделяет внимания проблемам, возникающим, к примеру, у Литвы с Россией?
- Сидя в Вильнюсе, вы можете полагать, что ЕС не уделяет много внимания. Находясь в Берлине, я бы сказал, что ЕС уделяет все больше и больше внимания, и мы отдаем отчет, что здесь нам нужен общий подход.
Если вы взглянете на политику Германии, Франции, Британии и других стран, то мы видим, что ситуация в России развивается не в лучшую сторону. У нас идут политические дебаты с нашими друзьями в Польше, Литве и других странах Балтии. Когда Дмитрий Медведев был президентом, Германия была инициатором политики сотрудничества по модернизации (не только технической, но политической и экономической) с Россией, поскольку у нашей политической элиты было мнение, что это шанс, возможность, и вне зависимости от того, как мы это разовьем, по крайней мере, нужно попробовать воспользоваться этим. Решение, принять это или нет, было за Россией. Но мы видели, что президент В.Путин был не сильно заинтересован в политической части модернизации, если он вообще был заинтересован в какой-либо модернизации.
Сейчас Германия и другие крупные европейские государства в глобальном смысле, наверное, более открыты (в отношении России - DELFI), чем, к примеру, Литва. Мы являемся партнерами в Совете безопасности, мы ведем переговоры с Ираном последние десять лет. Что бы мы не думали о процессах в России, Россия нам для этого нужна. Мы все равно должны находить способы работать с ней.
- Иными словами, свое недовольство процессами в России европейцы могут высказать, например, не поехав на Олимпиаду?
- Верно. Мы можем вместе вести переговоры с Ираном, но мы не обязаны ехать в Сочи. Конечно, В.Путин хотел бы, чтобы президент Германии туда приехал, но президент занял позицию, что, по моему мнению, является его абсолютным правом, решать, хочет он ехать в Сочи или нет.