Традиционный водораздел между пространством дома и не дома показывает, что домашнее пространство безопасно, предсказуемо, это рутина и немного скука, между тем не дом – странное, чужое, экзотическое, манящее и опасное пространство; пространство становится домом, когда к нему привыкаешь, когда оно становится предсказуемым и наполняется воспоминаниями и эмоционально значимыми знаками.
Тоталитарный советский режим старался создать не только гомогенный социалистический рабочий класс, но и гомогенное пространство, инкорпорировать разные регионы, разные национальные республики в одно с символической точки зрения общее пространство так, чтобы оно было предсказуемым, безопасным, понятным и своим для каждого советского гражданина. Максимально предсказуемое и контролируемое общее пространство создавалось путем уничтожения разницы, отзыва разнообразия, отрицания террора и нищеты, стирания и упразднения нежелаемого.
Этот аспект хорошо показан в фильме Эльдара Рязанова "Ирония судьбы, или С легким паром" (1975) – нетрезвый Женя накануне нового года по ошибке вместо своего друга попадает в самолет и просыпается, сам того не понимая, уже не в Москве, а в Ленинграде. Он вызывает такси и "возвращается домой" – на улицу с таким же названием, в идентичный многоквартирный дом, с такой же мебелью и падает на такую же кровать, в которой его и находит вернувшаяся домой симпатичная женщина. Этот акцент фильма – существование стандартных жилых районов, зданий, аэропортов, кинотеатров и названий улиц в разных городах СССР – надолго стал частью советского (и постсоветского) фольклора.
Во вступительных эпизодах фильма слышна ирония: "В былые времена, когда человек попадал в какой-нибудь незнакомый город, он чувствовал себя одиноким и потерянным. Вокруг все было чужое – иные дома, иные улицы, иная жизнь. Зато теперь – теперь совсем иное дело – человек попадает в любой незнакомый город, но чувствует себя в нем, как дома. До какой нелепости доходили наши предки – они мучились над каждым архитектурным проектом, а теперь – теперь во всех городах возводят типовой кинотеатр "Ракета", где можно посмотреть типовой художественный фильм". Именно таким образом далекие и экзотические регионы СССР становились легко узнаваемыми, предсказуемыми, в когнитивном смысле - безопасными и своими - для рядового гражданина; а пространство тоталитарной империи стало абсолютно предсказуемым – тут, по словам Алексея Юрчака, "возможность удивления и неожиданности были равны нулю".
Вместе с развалом СССР произошла радикальная утрата этого чувства дома, своего, предсказуемого. Многие люди однажды проснулись в своих кроватях, только уже в другой стране – и почувствовали себя в ней чужими. Об этом рассказывает другой фильм Эльдара Рязанова "Старые клячи" (2000) – в нем, героини фильма, три уже немолодые женщины, которые всю свою жизнь прожили в советской Москве, однажды начинают чувствовать себя чужими в своем же городе.
Сюжет фильма прост – квартиру одной из трех подружек - Любы - с видом на Красную площадь обманом выманивает действующий полулегальными методами герой постсоветского порядка, влиятельный Nouveau Riche. Сама Люба, с портретами погибших на войне мужа и сына, была выселена в небольшой домик в районе, где "воздух, зелень, цветы, соседи тихие, много известных людей", то есть – на центральное городское кладбище. Это словно иллюстрация к утверждению Майкла Кеннеди, что "постсоветский субъект символически отодвигается в прошлое, и вынужден постоянно доказывать, что он еще может и способен жить в настоящем". Эта попытка доказать - суть всего фильма, подруги пытаются отвоевать Любину квартиру.
Что происходит в постсоветской Москве? Новая идеология капитализма и либерализма вносит хаос в искусственно создававшееся до этого и поддерживавшееся равенство, пропагандируются и интенсивно репродуктируются формы неравенства, которые ослабленное государство не в силах контролировать. Городское пространство делят на престижные и нищие кварталы.
Формируются наполовину реальные, наполовину предполагаемые демаркационные линии, которые нельзя переступать; вкусы, потребление и покупательная способность функционируют как "санитарные кордоны", благодаря которым из привилегированных пространств устраняли нежелательных субъектов. Формируется, если говорить метафорически, классовый апартеид – система, в основе которой лежит принцип классовой разобщенности. Героини фильма, пытаясь попасть в свое прежнее, знакомое пространство сталкиваются с критически оценивающими взглядами, оскорбительными комментариями или просто брутальной физической силой; они теряются, когда их не пустили в роскошный ресторан, и со страхом уступают путь нарушающему ПДД черному Mercedes.
Логика капитализма и патриархата структурирует городское пространство, а пол и экономический статус тесно связаны с автономией лица, правом на городское пространство и способностью его контролировать. Героини фильма чувствуют себя в изменяющемся пространстве все более чужими и бессильными – их физически отпихивают к обочинам, затыкают им рты, обыскивают, когда подозревают в краже дорогой зажигалки из машины Nouveau Riche, сталкиваются с сексуальным домогательством в роскошном офисном здании или же их физически задерживают и уводят, когда они пытаются попасть в бывшую Любину квартиру с видом на Красную площадь.
Метафору чуждости, unhomeliness, хорошо иллюстрируют эпизоды, когда доктор наук читает книгу в ожидании клиента на автомойке, бывшая активистка профсоюза продает экзотические фрукты на Красной площади, где пританцовывает, чтобы не замерзнуть, бывшая работница железной дороги, где-то на углу торгует пирожками с мясом, наивно удивляясь банальностью распространяющегося бульварного чтива. Они не являются традиционными представителями городской бедноты, которая с трудом вписывается в новое пространство и социальный порядок – они остаются чуждыми и выделяются в толпе, как в ней выделяются приезжие или туристы.
Герой фильма "Ирония судьбы, или С легким паром" не удивляется и не замечает никакой разницы, когда по ошибке попадает из Москвы в Ленинград, а героиням "Старых кляч" не надо никуда уезжать – они удивляются, переживают шок, неизвестность, даже не уезжая физически из города. Если обществу тотального контроля, одинаковости и скуки характерны нехватка свободы и разнообразия, то обществу постсоветских перемен, трансформаций, хаоса характерна нехватка и жажда безопасности и предсказуемости.
Это, наверное, и есть настоящая ирония судьбы.