Ветхость замка и явно недостаточный гарнизон не позволяли говорить о серьезной обороне в случае наступления неприятельских сил, а успешные действия против войск Ивана Грозного в предыдущих кампаниях самому старосте грозили неприятными последствиями в случае плена.
Все эти далеко не радужные перспективы отнюдь не парализовали волю Кмиты, а даже наоборот - заставляли действовать четко, с размахом и по- своему мудро. Шпионская сеть Филона была обширной и разветвленной. На него работали купцы, солдаты, беглые люди и завербованные московские дворяне. Человек Кмиты присутствовал на приеме татарских послов, который им устраивал Иван Грозный, и даже описал все с мельчайшими подробностями, включая описание одежды царя.
Самая большая проблема Кмиты была в недостатке финансирования. Эту проблему он решал самостоятельно, привычным для многих способом: за все платил из своего кармана. Правда, во всех своих письмах сенаторам, Радзивиллу, Воловичу, Войне и Протасевичу, слезно умолял прислать денег. Хотя бы на еду для гарнизона. Печальные размышления о собственной судьбе (староста временами и сам крепко недоедал, да и имения его были не настолько богаты, к тому же многие и так заложены), Кмита предавался размышлениям о причинах проблем в государстве. Этими размышлениями он делился со своими корреспондентами, иногда навлекая на себя их гнев.
Печалиться было от чего: голод и неурожаи, разорение войной и эпидемии – все это отражалось на самом крае. Слухи о голоде в приграничье просочились даже в Европу, где появились истории о страшном каннибализме. Да и с правосудием наблюдались проблемы. Постоянные наезды шляхты друг на друга, взаимные жалобы и обвинения превратились в рутину. Возные массово просили об отставке, ибо им не только грозили расправой, но и временами просто избивали и грабили.
Однажды и сам Филон Кмита поддался слабости. В одном из писем он сообщил, что дольше терпеть не может, а потому бросает свое место службы и отправляется к королю: «… каждый о себе думает, и я тоже ведь не зверь, чтобы о жизни не думать. Будет добро - будет, а не будет так грош цена. Ничего! Среди людей, а не на стороне сгину!..». Крик души встретил гневную отповедь, впредь староста уже не помышлял об оставлении службы.
Попытки властей договариваться с Иваном Грозным поначалу были встречены Кмитой с энтузиазмом. Но вскоре энтузиазм сменился горьким разочарованием, т.к. снова пришлось Кмите раскошеливаться. Курьеры сновали туда- сюда, и всех их следовало кормить, поить, нанимать провожатых, при этом нельзя было уронить достоинства государственного.
Достучаться до высших чиновников Филону не удавалось, поэтому он решил просто спросить самого короля, Генриха Валуа, долго ли будет такая ситуация продолжаться: «Мне, нижайшему слуге Вашей Милости, следует знать …, кого на встречу гонцов, посланцев, и послов к границам высылать должен. Поскольку местная шляхта, которая должна этим заниматься обороняется вольностями шляхетскими, и в том мне совершенно не послушна. А к тому, каждому гонцу, посланнику и послу, дав пристава, какую еду им давать, и откуда ее брать?»
Ответ на свое обращение Кмита не получил - король Генрих предпочел бежать во Францию. Такой поступок произвел на честного служаку самое гнетущее впечатление. Кмита разразился посланием, в котором высказался обо всем, что «накипело».
В письме Кмита высказал без обиняков свое мнение о сложившейся ситуации в государстве. Он выделил несколько основных бедствий. Первое, это непостоянство высших чиновников и представителей магнатских фамилий. Он упрекал их в том, что не придерживаются изначальных планов, да и сами планы постоянно меняют. Обвинял в том, что многие пекутся о «своей шкуре», а иные и сами в короли метят.
Поступок короля Генриха он считал второй бедой, нанесшей непоправимый удар престижу государства: «…Мы от ворот, а он дырою вон!.. Неслыханно от веку, чтобы кто слепорожденному открыли очи, так и помазаннику божьему от своих подданных таким способом уезжать… А лакомство? — Бог, ведает, весь бы свет раздал, душ польских и литовских не (на)сытить: все мало! …». Для постоянно находящегося в стесненном материальном положении старосты, чей гарнизон уже съел все припасы, роскошь кажется вызывающей и предосудительной.
Естественно, такое поведение короля и высших чиновников являлись плохим примером для самой шляхты. Вопрос нравственности для Филона Кмиты - вопрос важный. И упадок «рыцарского» духа так же является большой бедой для старосты: «...всё ложь, нет бога! Бей, убей, дери, лупи — это наилучший пан, и это рыцарь!».
Самый жестокий упрек власти – это невнимание к насущным проблемам, казнокрадство, нежелание думать об общей пользе. Здесь Кмита эмоционален как никогда: « …Где это слыхано!? Дитя еще невеста родит, и с того дитяти будет внук – дай тому имение…Сыну дай, брату дай, слуге дай. Дай, дай, дай! А для самой Речи Посполитой что? А заслуженному, что? ... »
Выводы Кмиты относятся и к предстоящим новым выборам короля. Очевидно, что оршанский староста ни в коей мере не верил в возвращение «француза». Он прекрасно понимал, что снова появится кандидатура Ивана Грозного, и некоторые будут склонны ее поддержать. Сам Филон от такой перспективы был далеко не в восторге. Тем не менее, он очень четко высказал не только свое мнение: «…от таких бед люди топятся! ... говорят со всех сторон : пусть бы не только московский князь государем стал, а хоть сам дьявол из пекла, лишь бы кривды людей божьих мстил и порядок навел. »
Крамольные мысли не стоили Кмите карьеры, наоборот - в правление Стефана Батория прямолинейный староста дождался признания своих заслуг. Ему было пожаловано Смоленское воеводство. И хотя Смоленск уже давно не входил в состав ВКЛ, это пожалование вводило Кмиту в число сенаторов. Военная фортуна также уже оставила его: повторить рейд вглубь территории московского государства не удалось - его достаточно внушительный отряд был разгромлен. Впрочем, это никак не повлияло на отношение Батория к Филону.