Речь шла скорее о политике, а точнее об именитом беглеце из Московского княжества, князе Иване Андреевиче Можайском. Такой, казалось бы, неожиданный интерес к беглецу со стороны высшего иерарха церкви был далеко не случаен.
Митрополит Иона был последним, именовавшим себя митрополитом Киевским и всея Руси церковным иерархом, имевшим кафедру в Москве. Но своим положением Иона был обязан исключительно князю Василию II Темному, и положение это было не вполне однозначным: формально митрополитом еще считался Исидор, сторонник флорентийской унии, на тот момент уже носивший католический сан кардинала. Да и само назначение Ионы происходило без участия константинопольского патриарха, что тоже было делом не совсем обычным. В назревавшем, а на самом деле уже происходившем церковном расколе митрополиту было весьма важно опереться на московского князя. Князю же была несомненно полезна церковь как авторитетнейшая организация для достижения своих целей. Так сложился уверенный тандем церкви и государства.
Послание к смоленскому епископу содержало несколько весьма интересных моментов: во-первых, князь Иван Андреевич в нем был изображен как клятвопреступник. Во вторых, подвергались сомнению христианские качества можайского князя. В третьих, что особенно интересно, смоленскому епископу рекомендовалось применить все возможные средства к тому, чтобы князь Иван Андреевич не смог организовать никаких действий направленных против московского князя и его союзников. То есть послание было направленно на то, чтобы как можно сильнее дискредитировать беглеца в общественном мнении, учитывая авторитет церкви в то время.
Что касается первого обвинения, то по большому счету никто его так не заслужил как Иван Андреевич. Во время долгой войны за московское княжение можайский князь слишком часто менял стороны. Поэтому неудивительно, что даже по окончании войны, оказавшись на стороне победителя, доверия он не снискал. В одиночку сопротивляться у него тоже не было сил, и Василий II это понимал. Так что это был только вопрос времени, когда начнется новый конфликт. Князь можайский принял решение бежать еще до того, как это станет невозможно. Однако моменты биографии князя, связанные с его излишне частыми переходами на сторону противника в конфликте, в послании не нашли никакого отражения. И это выглядит довольно странно. Впрочем, нарушение договоров – дело на войне обычное, и сам Василий не мог похвастаться твердостью слова.
«Изменническая сущность» князя выражалась и в его нежелании проливать кровь за христиан. Так самым большим преступлением Ивана Андреевича было не оказание помощи против татар, в результате чего, много народу христианского «высечено, вывоевано и в полон в бессерменство поведено». То есть, согласно обвинению Ионы, можайский князь становится причиной военных неудач князя московского. Но и это еще не все: татары в послании предстают не просто как некий условный враг христианского мира. Татары, упоминаемые в послании, вполне конкретны и являются, согласно Ионе, подданными хана Сейид - Ахмета. И тут осведомленности клирика можно только позавидовать.
На 1454 год ситуация в Орде была крайне запутанной, а появление независимого крымского ханства еще не было совершенно очевидным. Борьба между Сейид-Ахметом и крымским ханом (и ставленником короля польского и Великого князя Казимира Хаджи Гиреем) шла с переменным успехом, и татары переходили с одной стороны конфликта на другую целыми родами много раз подряд. Однако если для московских властей Сейид-Ахмед ыл врагом однозначно, то в традициях ягеллонской дипломатии было «не оставлять дверь закрытой». Иными словами затяжная борьба между ханами была в некотором роде выгодным положением, которое должно было отвлекать ордынцев от походов в пределы государства.
Впоследствии, когда поход Сейид-Ахмета в пределы ВКЛ все же состоялся, именно Хаджи Гирей выступил как верный союзник Казимира. А Сейид-Ахмед отправился в почетное заключение в Ковенский замок. При всем только для одной стороны Сейид – Ахмет был лицом однозначно враждебным – это московский князь.
Просьба митрополита Ионы о том, что бы смоленский епископ Мисаил внимательно наблюдал за можайским князем, дабы тот не вредил московскому государю, несколько похожа на приглашение шпионить. И в этом вопросе церковный иерарх скорее выражал обеспокоенность своего партнера Василия II. Интересно, что, несмотря на эксцессы войны, а особенно войны внутренней, со всем ее ожесточением, церковь как организация, обладавшая не только духовным авторитетом, но и немалыми материальными богатствами, в плане последнего не была в огромном проигрыше – традиция жертвовать монастырям и церквям, особенно в завещаниях, была широко распространена.
Такова уж специфика: на войне люди и грешат и гибнут. Но продолжение усобицы не входило в планы Василия II, который был отнюдь не самым популярным правителем в глазах старой аристократии. А поскольку к удельным князьям Василий по многим причинам и сам не испытывал теплых чувств, просьба понаблюдать за еще не утратившим своего влияния беглецом не выглядела совсем необоснованной.
Позиция короля Казимира в отношении беглецов заслуживала отдельного внимания. Беглецы получали новые уделы в непосредственной близости от границы с Московским государством. Это, с одной стороны, увеличивало уверенность в лояльности лишенных уделов и оскорбленных московским князем князей, с другой стороны, позволяло держать Василия II в некотором напряжении. Перспектива получить на границе буферную зону из обиженных удельных князей была для московского правителя не самой заманчивой. При этом использовать церковь в качестве возможного рычага давления было вполне приемлемо для Василия II.
Письмо Ионы было продиктовано целиком и полностью интересами государства, а еще точнее, полностью соответствовало выбранному внутриполитическому курсу московского государя. Но следует также признать, что церковь в лице ее предстоятеля не осталась "над конфликтом", а выступила на одной из сторон. И это не могло не вызвать ответных действий, логика которых проста: если в Москве митрополит поддерживает во всем князя, то и в ВКЛ необходим свой митрополит поддерживающий своего государя.
К слову, смоленский епископ Мисаил со временем стал митрополитом Киевским и всея Руси. Но уже под эгидой ВКЛ. А провозглашение митрополитом Григория Болгарина (Цимбалака), человека наиболее близкого к преданному остракизму в Москве Исидору, стало причиной, пожалуй, первого серьезного конфликта внутри самого православного мира.